Моргаю, поражённая её просьбой.
– Генри Ривз? – повторяю я, никогда прежде не слышав это имя.
Бабушка слабо кивает.
– В моей сумочке должна быть записная книжка. Там есть его номер… Лили, пожалуйста.
Я быстро нахожу её сумку, открываю молнию и достаю небольшую старую книжку в кожаном переплёте. Листаю страницы, пока не нахожу нужное имя.
Генри Ривз.
Номер написан чётким почерком бабушки.
Смотрю на цифры в книжке, затем на телефон. Пальцы дрожат. Что, если он не вспомнит её? Или не захочет приехать? Или сменил телефон? Я глубоко вздыхаю, но сердце всё равно бешено колотится. Соберись, Лили. Бабушка попросила. Глотая ком в горле, я набираю цифры и прижимаю телефон к уху.
Гудки.
Один. Два. Три.
Я затаила дыхание, сжимая телефон в руке так сильно, что пальцы немеют. Сердце гулко стучит в груди, и я чувствую, как ладони начинают потеть.
Пожалуйста, ответь…
А потом – мужской голос, чуть хрипловатый и удивлённый:
– Да… кто это? – голос звучит не сразу, словно человек на другом конце провода колеблется, прежде чем ответить. В интонации слышится удивление, смешанное с настороженностью.
Сглатываю.
– Эм… Добрый день. Это… это Лилиан Холлоуэй. Ваша… ваша старая подруга, Элеонор Холлоуэй, попросила меня позвонить. Она в больнице. И она хочет вас видеть.
Пауза тянется так долго, что я начинаю думать, что звонок оборвался. Внутри всё сжимается от тревоги, и я нервно сжимаю телефон в руке. Или он просто повесил трубку? Может, я ошиблась номером?
– Алло? – осторожно спрашиваю, чувствуя, как сердце колотится в груди.
На другом конце линии слышится резкий вдох, а затем долгий, растерянный выдох. Голос мужчины кажется чуть хриплым, словно он не пользовался им уже долгое время, только что проснулся или же был выбит из равновесия неожиданной новостью.
– Элеонор? – звучит тихий шёпот, полный недоверия. – Что… что ты сказала?
Сглатываю, нервно теребя край футболки.
– Простите, мистер… Ривз? – стараюсь говорить чётче. – Меня зовут Лилиан Холлоуэй. Элеонор… моя бабушка. Она попросила меня позвонить вам. Она в Мемориальной больнице Сент-Джозефа, в палате 346. Ей стало плохо, был инфаркт… И она хочет вас видеть.
На другом конце линии воцаряется напряжённая тишина. Секунда. Другая. Третья. Я слышу только его тяжёлое дыхание, которое становится всё более неровным.
– Элеонор… – повторяет он, словно пробует имя на вкус, пытаясь поверить, что слышит его снова спустя столько лет. – Она… хочет меня видеть?
Голос звучит тихо, сдавленно. Я не вижу его, но почти ощущаю, как он опирается на что-то, может, на стол или стену. Его дыхание кажется чуть надломленным.
– Да, – отвечаю я, чуть мягче. – Она сама сказала мне набрать ваш номер. Она… она очень слаба, но в сознании.
Глухой звук. Будто он резко выдохнул, а затем раздалось лёгкое постукивание – словно он постучал пальцами по дереву или прижал ладонь к лбу, пытаясь собрать мысли. Он явно растерян.
– Я… – он запинается, голос дрожит. – Я не думал… Я не знал, что она… – снова пауза.
Молчу, позволяя ему собраться с мыслями.
– Мемориальная больница Сент-Джозефа? – наконец произносит он, голос чуть твёрже. – В Эшфилде?
– Да, – киваю, хотя он этого не видит. – 346-я палата.
Снова тишина. Я слышу, как он шумно сглатывает, а затем выдыхает.
– Я приеду.
– Сегодня? – запинаюсь, затем добавляю: – Но только после операции, после шести вечера. До этого посещения запрещены.
