– Сегодня, – отвечает он твёрдо, уже без колебаний. – Как только смогу.
– Хорошо, – я чувствую, как напряжение внутри меня немного спадает. – Спасибо.
– Нет, это я… – он осекается, а затем шёпотом добавляет: – Спасибо тебе, Лилиан.
Слышу, как он кладёт трубку, но ещё долго не опускаю телефон, вглядываясь в экран, словно пытаясь осознать произошедшее.
Генри Ривз едет к бабушке. Я не знаю, зачем бабушка попросила позвонить ему. Не знаю, что он значит для неё сейчас. Но она ждёт. И он едет.
Спустячас…
Сижу на том же неудобном кресле, сжав руки в замок, пока вокруг бабушки суетятся врачи и медсёстры. Их голоса ровные, профессиональные, но от этого не менее тревожные.
– Пациентка стабильна, но уровень сатурации немного упал, – говорит доктор Сандерс. – Держите её на двух литрах кислорода через назальную канюлю. Как насчёт последнего анализа крови?
– Калий в норме, гемоглобин немного низковат, но критических значений нет, – отвечает медсестра, сверяясь с планшетом. – ЭКГ показывает стабильную картину, но также имеются следы недавнего инфаркта миокарда.
– Мы подадим ей 5 мг морфина внутривенно перед транспортировкой в операционную. Уведомите анестезиолога, пусть подготовит план индукции.
– Да, доктор, – кивает медсестра, убирая планшет в карман халата.
Слышу их разговор, но не понимаю половины терминов. Всё, что мне ясно – бабушку готовят к операции, и это что-то серьёзное. Я пытаюсь сосредоточиться на её лице. Она выглядит такой хрупкой, её кожа почти сливается с белыми простынями, а грудь медленно поднимается и опускается в такт звуку капельницы.
– Мисс Холлоуэй, – доктор Сандерс поворачивается ко мне, его взгляд мягче, чем тон голоса. – Вашей бабушке требуется срочная операция из-за перенесённого инфаркта миокарда. Нам необходимо заменить митральный клапан и устранить последствия ишемии, чтобы предотвратить дальнейшее ухудшение её состояния. Он сильно изношен, и это вызывает застой крови в лёгких и перегрузку сердца. Операция неотложная, но у нас есть хорошие прогнозы. Её возраст и состояние увеличивают риски, но мы примем все необходимые меры предосторожности.
Медленно киваю, чувствуя, как пальцы впиваются в колени.
В груди сжимается, словно внутри меня что-то затягивает в бездонную пустоту. Боюсь спросить, боюсь услышать ответ, который может изменить всё. В голове всплывают тысячи пугающих сценариев, но я всё же заставляю себя заговорить:
– Как долго продлится операция? – мой голос звучит слабее, чем я ожидала.
– В среднем от трёх до пяти часов, в зависимости от сложности доступа и наличия дополнительных повреждений сосудов. Мы будем использовать мини-инвазивный метод через правое предсердие, но также потребуется дополнительное вмешательство на коронарных сосудах, чтобы восстановить нормальный кровоток.
– Ей будет больно после операции? – спрашиваю я, боясь услышать ответ.
– Мы назначим адекватную анальгезию, чтобы минимизировать дискомфорт. В первые дни будет некоторая слабость, возможны одышка и лёгкая боль в грудной клетке, но это ожидаемо. Главное – соблюдать рекомендации после операции.
Киваю, чувствуя, как горло сжимается, а ладони становятся липкими от напряжения. Во рту пересохло, и я даже не уверена, смогу ли заговорить, если попрошу уточнить детали. Вместо слов я только сильнее сжимаю пальцы, будто это единственное, за что могу сейчас держаться. Всё звучит слишком механически, слишком чётко, как будто это просто ещё один случай из их медицинской практики. Но для меня это весь мой мир, сконцентрированный в одном больничном ложе.
