Кольцо Первой речки - страница 10

Петя хорошо усвоил уроки профессора Лапландского: «Запомни, мальчик, главное в нашей профессии – хорошие отношения.»

Действительно, трудно сказать наверняка, хорош ты, или плох, когда твое дело – просто махать палкой. Тут в ход идёт умение подать себя так, чтобы оказаться всем удобным. И Петя был удобен: скромен, вежлив, услужлив, острожен – и абсолютно сер. Вдобавок, имел могущественную поддержку в лице своего дяди-композитора. Трудно ли предположить, что вскоре, еще будучи студентом консерватории, он стал в ряду помощников главного дирижера Андреевского театра!

Простые работяги-оркестранты, испытывая благоговейный страх перед главным дирижером, в грош не ставят его помощников, и отыгрываются на них, костеря прямо во время спектакля (ох как хорошо все слышно этим беднягам со своего места!) На репетициях помощники всегда превращаются в объект насмешек.

– Простите, маэстро, мне по вашей руке вступать, или вовремя?

– Как вы показали, так я и сыграл.

– По-моему у вас палочка киксанула.

И все такое прочее. Не найти человека более язвительного, чем оркестровый музыкант, ох, не найти! Годы в оркестровой яме, где каждый вечер происходят похороны искусства, делают своё дело. Спастись можно только юмором – но юмором черным и мрачным, как панельное гетто под дождем.

Как был – так и остался Петя человеком, которого никто не воспринимает всерьез. Его отправляли дирижировать балеты: Дон Кихот, Жизель, Баядерку и прочий музыкальный хлам. Артисты оркестра почти никогда не поднимали глаз со своих нот на Петю, хотя и знали свои партии практически наизусть, а когда они это делали, то маэстро смущался, и потуплял взор в партитуру, боясь продирижировать лишнего. На любовном фронте дела тоже не клеились: худосочные танцовщицы за тридцать, засидевшиеся в артистках, ему не нравились – он питал слабость пышногрудым оперным дивам. Но нет – не крутят дивы романы с помощниками, да еще такими невыразительно-постными, как Петя! Какой диве с помощника толк? Не на роль не поставит, не гонорар не поднимет.

Восьмой год тянул он держался в театре, лишь потому, что был невзрачен и бесталанен – талантливые же были давно из театра выжиты. Судьба благоволила Петру – на восьмой год службы его вызвал к себе сам Главный, и объявил, что назначает его главным дирижером только что открывшейся сцены Андреевского театра в Южновостоке.

Теперь нелепый Петя-дирижер в прошлом. Петр Аристархович Косолапов – маэстро Южновостокской сцены Андреевского театра – просим называть по имени отчеству и смотреть с подобострастием. Теперь, наконец, познает он сладость любви самодовольных див. А старожилы в главном театре будут иногда вспоминать его в душной, пропахшей потом гримерке, и шутить похабно. Да и пусть шутят – они теперь далеко.

Пусть глумятся, пусть сплетничают! Театр без сплетен, как озеро без воды, пересыхает – и нет в нем больше жизни, один лишь смрадный ил. Слухи разносятся по театру с невероятной быстротой, и проходят тщательный отбор. Какие-то, произнесенные лишь однажды, предаются забвению навсегда, но что-то смакуется неделями и никогда не забывается – такие слухи становятся легендами театра: отец семейства ушел к молодой певичке, к которой его оскорбленная жена после спектакля зашла в гримерку и отхлестала её подаренным ей букетом; Балерина зашла в столовую и на весь зал объявила, что от нагрузок у нее пропали месячные; меццо-сопрано, поссорившись со своим любовником, баритоном, сделала подробности их интимной переписки достоянием общественности. И прочее, и прочее…