Однажды Витя не повез Василису к вокзалу, а повернул раньше, увезя в Лосиный Остров, где в темноте проселочной дороги остановил свою бричку, и, перетащив ненаглядную назад, овладел ею силой. Она кричала, но одетый молодой листвой лес шумел на майском ветру (должно быть к грозе) – и крик девушки тонул в чарующем воздухе весенней ночи.
X
Борис потихоньку паковал чемоданы. Договорённость была такой: доработать учебный год, после чего Школа прекращала с ним договор досрочно. Вовремя подоспело предложение с Родины, на которое Борис радостно откликнулся, хоть и не знал о новом театре на Востоке ровном счетом ничего. До выпускных оставалась неделька – а дальше он сядет на паром из Ниигаты, и через сутки будет в Южновостоке. Во времена его московской молодости Южновосток казался очень далеким местом на земле, и, если бы не японские машины, заполонившие городской асфальт в девяностые годы – знать бы он не знал, что есть такой город. А теперь там построили театр, который еще и носит имя «Андреевский» и является филиалом знаменитого на весь мир театра в Петерборо! «Надо было Елисеевскому гастроному туда тоже зайти, – думал Борис, – одними зрелищами ведь сыт не будешь…»
Школа устроила Борису проводы. В банкетном зале накрыли столы. На них легкое сливовое вино, закуски из морепродуктов: креветки, морские гребешки, мидии. Люди ходили между столами и общались, кто с кем. Они подходили к Борису, произносили какие-то слова и отходили – хрустели на зубах сочной креветкой – и всем было хорошо. Макото, директор, попросил минутку внимания.
– Сегодня мы провожаем нашего коллегу. Для нас это тот, кто отдал Школе восемнадцать лет своей жизни. Я уверен, что для него самого эти восемнадцать лет были преданным служением искусству. Настоящий творец не имеет места работы, он лишь отдает миру то, что должен отдать. Я желаю Борису счастливого возвращения на Родину.
Раздались аплодисменты, и Борис подошел к Макото и обнял его крепко, но коротко. Уходя навсегда, долго не прощаются.
На паром его провожал его друг Владимир.
– Не боишься начинать все сначала, Борис?
– Пусть в тысячу ри начинается с одного шага.
– Что же, пусть этот шаг будет на твердую землю.
– Мне все равно. Как будет – мы не знаем, а как было – уже не будет.
XI
Японское море глубоко. Борис стоял на верхней палубе и видел не только аквамариновую толщу горько-соленой воды, но и то, что в ней скрыто. Для «вернувшихся с того берега», коим он являлся, такие вещи были ясны и понятны. Досрочно заглянуть в мир теней имеет свою цену – теперь его жизнь никогда не вернется в то русло, по которому она текла до его падения со скалы. Теперь он будет видеть духов и слышать голоса. До тех пор, пока сам не станет духом и голосом и не будет лететь вдоль верхушек смолистых елей, и выше – до снеговых вершин загадочных Анд. Его похоронят на сухом пригорке, где через триста лет дети, играясь в песочном карьере, вдруг найдут его белые кости и удивятся – откуда тут взяться человеку, ведь давно уже нет здесь погоста, и память заросла синеокими васильками.
Погода была хорошая, и на палубе было много людей. Ему показалось, что его взгляд будто бы зацепился за что-то, будто бы в картинку закрался двадцать пятый кадр. Он смотрел на высыпавший на палубу народ и не мог понять, что было не так, как вдруг он встретился с ней взглядом. Это была Рут. Они долго смотрели друг на друга, пока он не решился подойти.
