Кольцо Первой речки - страница 11



XIII

Василиса после случая с Виктором ударилась в учебу. Скоро ей надо было поступать в консерваторию. Там будет и новая жизнь, и новые друзья – и всё будет новое! Питаемая этими надеждами, Василиса решила замахнуться на арию Леди Макбет – и взяла её на поступление. «Ну зачем тебе Макбет? – отговаривала её педагог, – Голосок у тебя звонкий, нежный, почти колоратурный, а тут – мощь нужна. Ну давай лучше Марфу споём из «Царской невесты!» Нет, хочу, и всё – уперлась рогом. Проорала кое-как на экзамене, но прошла, хоть и со скрипом – поступила в консерваторию последним номером. Радости-то было! Бабушка как будто вторую молодость обрела, даже ходить бодро стала, как раньше. Мама отгул взяла, приехала в Москву с новым платьем для дочки: бежевым, с вышитыми на нём цветами и птичками колибри, купленным на последние.

В этом платье пять лет спустя и споёт Василиса прослушивание, которое определит её судьбу.


А пока, конечно же, в Крым всей семьей – ведь впереди сложный учебный год! В Судак, на кварцевые пески: частный сектор, туалет-дырка на улице, мама готовит на общей кухне – ей не привыкать. На море только рано с утра – занять место на пляже и лежать, лежать, пока не зарумянишься, как пирог в духовке, – а потом дома пачкать сметаной простыни и пить аспирин. Дорогой сердцу отдых! Разве сравниться с этим прохлада египетского отеля с белоснежными полотенцами, скрученными в гротескных лебедей! Разве заменит янычарская Турция родные российской душе Балаклаву и Херсонес! С Василисы уже слезает первый загар, и начинает прилипать второй нежно-золотистый, характерный только светловолосым людям. Молода и лепа, она – королева кварцевых песков, но окружена двумя бдящими женщинами и неприступна, как каменный остров. Нет – никаких курортных романов! Научена горьким опытом, теперь только надежному кандидату отдаст она своё сердце.

Что молодому организму в радость, то старому только приближает конец. И зачем потащили с собой бабушку под раскаленное Августом Крымское солнце?! Сидеть бы ей у подъезда, в ставшем уже родным Пушкино, под развесистым клёном, дышать подмосковным воздухом – жила бы, может, еще – и долго бы жила. А так – хватил апоплексический удар. Бесполезная скорая подъехала на «буханке», по проселочным дорогам-ниточкам, по скользкой крымской пыли: лупоглазые фары – глаза стрекозьи. Констатировали, увезли. Забирали потом из морга – и на машину, в цинковый контейнер – домой. Несчастны те, кто рано теряет родных. Грубеют они, покрываясь коростой – а внутри все то же нежное сердце, которое уже некому согреть.

Оставшись с матерью одна, Василиса узнала почём продают в магазине еду, и сколько платят за квартиру. Быстро произошло превращение из балованного дитя в бедную полусироту. Мама была женщиной слабой и немного истеричной – ну какая на нее надежда! Вклады от бабушки, конечно, остались – умеют старики копейку сберечь, хватит на первое время, а потом? Москва просит денег, как топлива просят дорогие машины на её улицах – коптят, стоя в пробках, питают городское небо свинцом, что завтра прольется пулями, разящими без разбору и своих, и чужих.

XIV

Идёт спектакль за спектаклем. Работает театр, как маленький заводик. Нет никогда «после спектакля» – есть только «до». С последним аккордом уходит в небытие действо, представленное восторженному взору, и начинается подготовка к новому. Рабочие убирают декорации, музыканты спешат прочь из душной оркестровой ямы, оперные снимают грим, балерины с наслаждением стягивают пуанты с искалеченных ног. Но уже на следующий день уставшие подмостки снова готовы, и зал впускает в себя волнительно-прекрасную публику, которая сядет в мягкие кресла, чтобы посмотреть на сладкую ложь, – и в нос будут бить пузырьки выпитого шампанского. Театралы – как идолопоклонники: «Сегодня поет Тарутин! Ждала целый месяц, мне знакомая билетерша по секрету сказала – связки лечил.»; «В этот вечер, благодаря маэстро Косолапову, Уманчук танцевал, как никогда!»; «Сметанина в «Иоланте» божественна. Какой-то особый серебристый тембр в её голосе…» И прочее, и прочее… Но, в экстазе своего идолопоклонничества, не различают они, что их кумиры уже давно – музыкальные истуканы, и единственное, что они могут дать молящимся – свое творческое молчание. Нет, конечно, не все такие! Да и