– По-арабски понимаешь? – спросила Нур.
– Да, немного.
– Надо хорошо понимать. Глупая, что ли? Ладно, буду говорить с тобой пока на тюркском, – она помахала в воздухе пальцами и помотала головой, показывая, как ей непросто с неумными людьми. – Меня зовут Нур. Я третья жены Абдаллы. Любимая! – добавила она, понизив голос и оглядевшись по сторонам. – Он давно мне обещал рабыню, да все откладывал. А недавно я ему очень угодила, и видишь, он не забывает хорошего. Лучший муж! У меня двое детей тут вот, – она показала пальцем на столпотворение детворы в середине помещения. – За ними будешь смотреть. Мою всю работу будешь делать! – она радостно засмеялась. – Только хорошо работай, иначе тебя больно накажут. Вон посмотри на Арашку!
Она ткнула Колючке в лицо, разворачивая её взгляд за спину. Там на коленях, покрытых войлочными наколенниками, быстро передвигалась черноволосая женщина, таща за собой мешок с мукой.
– Эта рабыня была строптивая и хотела сбежать. Мужчины поймали её, порезали её ступни, засунули туда рубленый конский волос и дали зажить. Теперь она только так ходить может. На коленях. Поумнела через ноги.
Нур огляделась, ища чем бы получше занять рабыню.
– Возьми торсук, – она кивнула на привязанный к крюку на стене мешок из цельной козьей шкуры. – Там сегодняшнее молоко. Будешь делать киимиз. Знаешь, как делать?
– Нет, – покачала головой Колючка.
– Совсем глупая, – немного расстроилась Нур. – Киимиз не умеет. Вот так возьми, и вот так тряси, – она резко подергала мешок, взбалтывая его содержимое. – А потом вот так. Она потрясла с другого бока.
Колючка взялась за мешок и сразу затрясла его правильно, судя по одобрительным кивкам Нур. Убедившись, что рабыня справляется, довольная женщина отправилась по своим делам.
– А сколько трясти, Нур? – спросила в удаляющуюся спину Колючка.
– Называй меня Нур-ханум, глупая, – поправила та. – Что значит сколько трясти киимиз? Всегда тряси. Если я дам тебе другую работу, будешь её делать. А пока – киимиз.
7. Глава 7
Караван-сарай, как и все в городе, засыпал поздно. Время вечернего намаза давно прошло. Откричали с высот минаретов муэдзины, сзывая правоверных на молитву. Отставляя заботы уходящего дня, все потихоньку начинали переключаться на подготовку ко сну и встрече с завтрашним днем. Несмотря на рано спускающуюся темноту, обилие огня, факелов и жаровен для приготовления еды меняли укоренившиеся в дороге привычки, и не давали заснуть до вечерней стражи, будоража то прилетевшим запахом жаренного на костре мяса, то громкими вскриками, проводящих время за игрой в кости в чайханах мужчин. Гремели над огнем кумганы, большие медные чайники, кипятившие такое количество воды, что можно было искупать слона, но чай, эта жидкая монета разговора, лился, не останавливаясь, и чайханщики дребезжали все новыми и новыми заварочными чайниками, стремясь угодить всем жаждущим.
Жены Абдаллы, окруженные многочисленным потомством, всё время ссорившимся и пихающимся, поужинав, начали приготовления ко сну. Каждая огородила свое место в метре от другой закрепленным на стене пологом, наподобие палатки спускающимся к земле. Дети начали занимать места повыгоднее, посреди замызганного ковра, посредине. Абдалла отдал сегодня предпочтение любимой жене, поднырнув под устроенную ей завесу и позволив ей стянуть с него сапоги. Остальные жены отреагировали на это с разной степенью приязни. Колючка заметила, что средней жене явно всё равно, а вот старшая – черноволосая, с волосами цвета вороньего крыла и начавшей пробиваться сединой – стянула лицо в неприязненную маску и грубо пихнула свою помощницу в спину.
