– Твоя семья теперь будет! – комментировал Абдалла, окидывая взмахом ладони окружающее. –Настоящую свадьбу сделаю. С саблями плясать будут, золотом кидаться будут. Я тебе золота подарю, не меньше их, – он кивнул на приунывших жен. – Все любить тебя будут! Я любить буду. Понимаешь?! Веселюсь я сегодня! – продолжал он. – Все веселитесь. Хвостатый нас кончиком хвоста задел, а Всевышний защиту послал! Нарим, танцуй! – скомандовал он средней жене и та, подчиняясь команде, начала двигать руками в такт ударов в ладони, который все сразу подхватили. Кто-то начал стучать в натянутую на обруч кожу, небольшой, но гулкий бубен. – Нур, давай, где ты! – кричал Абдалла, раскачиваясь на месте, словно заклинатель змей.
Хлопая в ладони то над одним ухом, то над другим, Нур начала кружить около танцующей. Судя по натянутой, будто неживой улыбке на её лице, веселье её не задело.
– Рауф, иди сюда, – похлопал Абдалла по своим коленям, подзывая обо всём уже забывшем мальчика, который с любопытством глядел на необычное веселье. – Ты что ли не знаешь, как кушать надо? Ртом, ртом кушай. Хорошо? Носом не кушай, ухом не кушай! – веселился вожак кочевников. – Понял, как плохо бывает, когда торопишься кушать? Не спеши. Мужчина не должен спешить. Никогда!
Абдалла веселился до глубокой ночи, когда давным-давно отпели своё муэдзины и, пробив вечер, пошла по улицам ночная стража. В конце концов, выдавив из окружающих всю радость, на которую они могли быть способными, он распорядился ложиться спать. Для Колючки выделили отдельное место, куда положили два спальных одеяла и валик подушки. Абдалла возлёг в эту ночь с Нур, послав перед этим поцелуй по воздуху, направленный Колючке.
***
Как она заснула в эту ночь, Колючка или, как назвал ее Абдалла, Уль-Варади не запомнила. Как только голова её коснулась подушки, все звуки и действия происходящие вокруг куда-то пропали, и она выпала в мир сновидений, где тревожное сменялось манящим, и неистово звали куда-то белой нитью через весь сон всё время возникающие бабочки.
Утром она проснулась вместе со всеми, когда огонь в очаге уже вовсю пылал, грея кумган. Умывшись и причесав кое-как волосы, она попробовала было помочь Араш с готовкой еды. Но та вполне справлялась сама. Помогать женам вытряхивать их ковры и одеяла она не посмела, а те сами не звали, словно игнорируя её присутствие. Абдалла ушел по делам прямо ещё в темноту, вместе с зазыванием первых муэдзинов, и с тех пор не вернулся.
То и дело она ловила не себе полные нескрываемой ненависти взгляды Нур. Пару раз попробовала робко улыбнуться в ответ, но встретив ненавидящую гримасу, решила не обращать на неё тоже внимания. Нур всё больше бесилась, хлопая то посудой, то нервно бросая вещи. Наконец, словно решившись на что-то, она взяла в руки базарную корзину и, прихватив для сопровождения одну из серых, доживающих своё время тёток, куда-то ушла.
Колючка почувствовала, будто дышать стало легче – настолько своей злобой напитывала воздух Нур.
«Ничего…» – подумалось ей. – «Привыкнет... Уж лучше так, чем киимиз».
Правда, иметь такого, как Абдалла, мужем это не то, о чем она мечтала в детстве, но надо взглянуть жизни в глаза – если сравнивать недавнее прошлое с Джафаром и сегодняшнее её положение, это как сравнивать землю и небо, или, скорее, преисподнюю. Потому, что Джафар явно был выходцем оттуда. При воспоминании о нем её передёрнуло, словно она наступила на змею.
