Глава 8: Гостья из далекого прошлого
Дверной звонок прозвучал как раз в тот момент, когда Арион стоял перед своей доской, загипнотизированный созданным им же портретом монстра. Звук был тихим, почти вежливым, но в напряженной тишине квартиры он прозвучал как выстрел. Арион замер. Он никого не ждал. К нему никто не приходил уже много месяцев. Его адрес был почти тайной. Сердце сделало глухой, тяжелый удар. На мгновение мелькнула дикая мысль – это он. Он пришел. Нашел его.
Он медленно пошел к двери, на ходу набрасывая на доску с фотографиями старый плед, чтобы скрыть свою работу. Он посмотрел в глазок. На лестничной площадке стояла женщина. Она была одна. Он не узнал ее сразу. Он видел только измученное, заплаканное лицо, мокрые от снега волосы и руки, которые теребили ремешок сумки. Она не выглядела опасной. Она выглядела сломленной.
Он сглотнул вставший в горле ком и повернул ключ в замке.
Когда он открыл дверь, она подняла на него глаза, полные такой отчаянной надежды, что ему стало не по себе. Это был взгляд человека, который дошел до самого края.
– Арион? – ее голос дрожал. – Арион Ветров? Я… я не помешала?
Он молча смотрел на нее, пытаясь зацепиться за знакомые черты в этом незнакомом, истерзанном лице. И что-то всплыло из глубин памяти. Что-то очень далекое. Университет. Шумные коридоры филфака. Какая-то тихая, застенчивая девушка с толстой косой, которая всегда сидела на задней парте.
– Ирина? – неуверенно произнес он. – Ирина Ковалева?
Ее лицо на миг просветлело.
– Ты помнишь, – выдохнула она, и из ее глаз снова хлынули слезы. Она попыталась их смахнуть, но они все текли и текли. – Прости. Я не должна была. Я… я нашла твой адрес через Катю Смирнову. Она сказала, что ты… ты больше не работаешь, но…
Она запнулась, не в силах продолжать. Он видел, что она на грани истерики.
– Проходи, – сказал он, отступая в сторону. Это было против всех его правил, но он не мог оставить ее плакать на пороге.
Она вошла, оглядываясь по сторонам, на книги, на полумрак. Он закрыл дверь. Она стояла посреди его прихожей, маленькая, потерянная, и плакала, беззвучно сотрясаясь всем телом. Он не знал, что делать. Он разучился утешать людей. Он провел ее в гостиную, усадил в кресло. Принес ей стакан воды.
Она сделала несколько судорожных глотков. Постепенно ее плач стих, оставив после себя только прерывистое, всхлипывающее дыхание.
– Прости, – повторила она. – Я не знала, к кому еще идти. Священники, психологи, врачи… они не понимают. Они говорят – «трудный возраст», «подростковый бунт». А я вижу… я вижу, что это не то. Это что-то другое. Что-то страшное.
Она подняла на него свои красные, опухшие от слез глаза. В них плескался первобытный материнский ужас.
– Арион, ты моя последняя надежда, – прошептала она, и эти слова повисли в комнате, тяжелые, как приговор. – С моим сыном творится что-то страшное.
