Арион взял альбом. Он был тяжелым. Он открыл первую страницу.
Это было похоже на падение в холодную, темную воду. На него смотрели не просто рисунки. Это были окна в чужую, больную, но пугающе упорядоченную вселенную. Все работы были выполнены простым карандашом, но с такой виртуозной штриховкой, с такой фотографической точностью, что казались черно-белыми снимками из мира кошмаров.Первая страница: кукла с фарфоровым лицом, лежащая на куче битого кирпича. На ее лице одна-единственная трещина, проходящая через глаз. Трещина была прорисована с невероятной, почти любовной дотошностью.
Вторая страница: голова манекена, наполовину засыпанная осенними листьями. Пустые глазницы, облупившаяся краска на губах, застывшая в вечной улыбке.
Третья, четвертая, пятая… Десятки вариаций на одну и ту же тему. Мертвые, брошенные имитации человека. У каждой – свой изъян, своя рана. Оторванная нога у плюшевого медведя. Вмятина на голове у пластмассового пупса. Он рисовал не сами предметы. Он рисовал их увечья. Их сломанность. И в этой холодной, отстраненной фиксации разрушения было что-то глубоко нездоровое, что-то, от чего по коже бежали мурашки.
Арион перелистывал страницы, его дыхание становилось все более прерывистым. Он чувствовал себя так, будто читает личный дневник «Декоратора». Это был его мир. Его эстетика.
И тут он увидел это.
На одном из листов был изображен фрагмент. Рука. Детская пластиковая рука, лежащая на грубо сколоченном деревянном столе. И у нее было сломано запястье. Та самая трещина, та самая неумелая, но старательная склейка, которую он видел на месте первого преступления. Деталь в деталь. Это была не просто похожая сцена. Это была точная, документальная зарисовка.
Его кровь превратилась в лед. Совпадение? Невозможно. Шанс на такое совпадение был один на миллиард. Значит… значит, Кеша был там. Он видел это. До приезда полиции? После? Или… он сам был автором этой жуткой картины?
Он медленно закрыл альбом. Взглянул на Ирину. Она смотрела на него, кусая губы, ее лицо было белым как снег за окном. Она ждала его вердикта, его диагноза. Но что он мог ей сказать? Что ее тихий, одаренный мальчик, возможно, хладнокровный и методичный серийный убийца, который держит в страхе весь город?
– Когда он это нарисовал? – спросил он, и его голос прозвучал глухо и отчужденно.
Ирина задумалась, вытирая глаза.
– Я не знаю точно. Я нашла альбом дней пять назад. Значит, рисунок был сделан раньше. Может, неделю назад… или около того.
Неделю назад. Примерно в то же время, когда было совершено первое убийство.
Арион положил альбом на стол. Он был ловушкой. Уликой. Приглашением. Кем бы ни был Иннокентий – убийцей или просто зловещим свидетелем – он был ключом. Единственным ключом ко всей этой истории. И Арион понимал, что он больше не может стоять в стороне. Он должен был поговорить с этим мальчиком. Он должен был заглянуть в его темный, упорядоченный ад. Даже если этот ад мог поглотить и его самого.
Глава 11: Неохотное согласие
Ирина смотрела на него, и в ее взгляде смешались страх и последняя, отчаянная надежда. Она увидела что-то на его лице, когда он рассматривал альбом, и теперь ждала приговора.
– Арион, скажи что-нибудь, – прошептала она. – Пожалуйста. Я с ума сойду. Что это значит?
Он медленно отодвинул от себя альбом, словно пытаясь разорвать физический контакт с этим источником холода. Что он мог ей сказать? Что рисунок ее сына – это почти точная копия улики с места жестокого убийства? Что он сам только что повесил на свою доску увеличенное фото этого же самого предмета?
