Ли-Сун последовал за ней, как тень за светом. Его подстилка легла рядом, но он не лёг – сел, прислонившись спиной к её спине, словно их тела были частями единого щита. Ногу согнул, положив на колено руку с кинжалом – клинок сверкал, как зуб хищника в свете луны.
Торин и Лира, словно загипнотизированные этим ритуалом, молча последовали примеру. Когда Торин улёгся, его чёрный глаз мерцал, отражая звёзды за входом в пещеру. Лира же, после мига колебаний, подошёл к Ли-Суну.
– Сменить тебя во второй половине ночи? – спросил он, голос его звучал тише шелеста листьев.
Ли-Сун повернул голову, его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по Лире, будто взвешивая каждую крупицу его существа.
– Не стоит, – ответил он, и эти два слова прозвучали как приговор.
Лира кивнул, не настаивая. Он отошёл к своему месту, где уже лежал Торин, его дыхание стало ровным, но чёрный глаз всё ещё светился в темноте, как уголь, зарытый в пепле.
А у костра, где теперь тлели лишь алые угли, символ Илдвайн на плече Ли-Суна казался живым – две дуги сливались в единое целое, напоминая, что даже в тишине есть место тайнам, которые никогда не умрут.
Вулкан Нар-Азкар спал веками, его жерло затянулось коркой застывшей лавы, чёрной и потрескавшейся, как кожа древнего дракона. Склоны, некогда пламеневшие яростью, теперь покрывали серые лишайники-могильщики, а воздух вокруг был тих, словно сама смерть затаила дыхание.
Всего за день до того, как Торин повёл свой караван через каменную долину в близи священного ручья, состоялся Парад Планет.
Из глубины вулкана, где время сплетается с вечностью, потекли ручейки. Сначала тонкие, будто паутина, сотканная из песка и пепла. Они ползли по трещинам в камне, мерцая тусклым золотом, словно жилы расплавленного металла в теле гиганта. Песок шипел, скользя по замёрзшим складкам лавы, и там, где он касался камня, оставались ожоги – чёрные, как провалы в небытие.
Когда первые струйки достигли края жерла, вулкан вздохнул. Не рёвом, а стоном – низким, дрожащим, будто земля вспомнила боль. Из расщелины вырвался столб пепла, песка и дыма, переплетённых в спираль. Воздух наполнился сладковатым запахом, напоминающим гниющие персики, пропитанные мёдом. Это была вонь разложения, прикрытая маской нектара.
Потоки песка поползли по склонам, выписывая разные узоры: спирали, закрученные против часовой стрелки – символы обратного хода времени; зигзаги, похожие на молнии, но без грома – беззвучные угрозы; круги с точкой в центре – глаза, следящие из недр.
У подножия, где лава когда-то застыла волнами, первая капля коснулась камня. Она дрогнула, как ртуть, и начала вращаться, собирая вокруг себя песок, осколки вулканического стекла и нечто иное – крупицы искажённого времени, вырвавшиеся из разломов реальности.
Капля росла, пульсируя, будто сердце нерождённого демона. Стекло впивалось в неё, образуя рёбра, песок сплетался в мускулы, пепел – в кожу. Кости, неизвестно чьи – то ли человеческие, то ли звериные – выросли из ничего, скрипя, как ржавые шестерни.
Существо дергалось в конвульсиях, его форма менялась с каждым вздохом. То это был скорпион с клешнями из обсидиана. То птица без перьев, с крыльями из колючей проволоки.
Наконец оно застыло – гибрид всех кошмаров. Тело – песчаное, сквозь которое просвечивали дыры, словно черви проели ткань реальности. Глаза – два мерцающих вихря, затягивающие взгляд в пустоту. Из пасти, усеянной стеклянными зубами, капала чёрная смола, оставляющая на камне дымящиеся узоры-проклятия.
