Складывалось ощущение, что даже этого ребенка бабушка любила больше, чем Женю.
В прошлом году Сновидцев пробил потолок – он написал ЕГЭ по химии на сто баллов и улетел учиться в Петербург в медицинский. По крайней мере, разговоров о нем с этих пор стало чуточку меньше, но в душе Рождественский так и продолжал его тайком ненавидеть – что-то заставляло его думать, что Сновидцев делает это все с надменным лицом, делает это намеренно, чтобы опустить и без того недолюбленного Женю в глазах его родственников.
Сегодня на этом дурацком семейном празднике собрались все вышеперечисленные лица, кроме Александра Сновидцева, и даже некоторые другие люди, которых Рождественский совсем не знал, но которые по определению тоже были для него родственниками. Отец Жени со своей женой и Аленой, сама тетя Люда и ее мерзкий муж, ее подруга Аня и бабушка Рождественского образовывали так называемое «взрослое общество», в которое, к несчастью, входили и Женя с мамой.
В «детское общество» попадали все недорослики семьи – у них была отдельная тусовка, как и подобает на семейных праздниках. В их комнате гораздо тише, чем в зале.
Рождественский сжался на своей табуретке – теперь он слишком взрослый, чтобы уйти в детскую. Теперь он должен сидеть здесь до конца, слушать семейные сплетни, смотреть на пьяные рожи родственников и слушать их советы, до которых ему нет никакого дела. Каждый из них знает, что существует единственное верное понимание жизни, каждый из них уверен в собственной правоте. Диалог за столом был Рождественскому неприятен. За столом обсуждался его выбор в обучении. Название его факультета, его будущей профессии отзывались в его голове белым шумом. Весь диалог – сплошной белый шум.
– Да сейчас этих *** бесчисленное множество. Никому он после выпуска будет не нужен! Лучше бы вообще тогда в университет не поступал!
Рождественский слабо чувствовал под собой пол.
– Как же не поступал бы? И в армию бы его забрали!
– Так а в армию всяко надо! Не служил – не мужик.
– Нужно было идти в медицинский. – добавила тетя Люда, покосившись на подругу. – Вон, как твой Сашка! Ему же нравится, вон! А врачи всегда востребованы, и зарплаты у них высокие.
– Да! – гордо выкрикнула Анна. – А самое главное – это очень престижно! Работу всегда найти можно, здесь ты, Люда, права! И как аристократично звучит «Я – врач», понимаете? Понимаешь? – она обращалась к матери Рождественского. – Сказать в кругу знакомых: «Мой сын – врач!». Это же настоящий билет в свет!
– Ну что вы, поступил уже и поступил… – робко выдала матушка Жени. – К тому же второй год уже учится, да, Женечка?
Рождественский совсем заблудился в тумане. Сейчас бы широко открыть глаза и оказаться в другой вселенной – стать эльфом-травником или дварфом-охотником на монстров, полуросликом-бардом или даже остаться человеком и просто гулять глубоко в лесу. Голыми лодыжками задевать мокрую траву. Лечь и уснуть в маковом поле.
Да или хотя бы сидеть в гараже Придыбайло рядом с этим гудящим нагревателем! Любоваться с друзьями украденным тележками, замерять их, пилить их, вырезать из металла каркас!
А он ведь даже ни в чем не виноват – он ведь не специально их всех подвел!
Рождественский робко кивнул. Прошло пару минут, и он встал из-за стола и, как во мгле, вышел в прихожую, в которой тускло горел свет. Из-за закрытой двери детской доносились еле слышные на фоне взрослых разговоры. В прихожей стояло неимоверное количество пар обуви разного размера. На кухне никого не было, и только глаза Людиной кошки, сидевшей на стуле, поджав лапки, мерцали в темноте.
