Гудки. Тяжелые, мучительные, безнадежные. Резко заменив собой голос незнакомца, они оборвали последнюю надежду, последнюю веру в человечность.
Жгучие слезы тонкими ручейками струились по щекам Энн. Боль, которая пронзила ее сердце, не шла ни в какое сравнение с той, что оставалась от побоев Ларуса. Потрясенная услышанным, Энни осела на кровати и, подтянув колени к груди, уткнулась в них носом. В ее распоряжении был всего час, чтобы все обдумать и дать ответ Адаму — бездушному и безжалостному монстру. Всего час, способный перевернуть сразу несколько жизней. Всего шестьдесят минут... И слишком высокая плата за ошибку.
Первое желание — найти отца, рассказать все ему, просить о помощи. Но боль, разливающаяся телу, явно намекала: Ларус не займет сторону дочери.
Расстраивать и без того убитую горем мать тоже казалось Энн глупой затеей. А больше обратиться ей было не к кому.
Ничего не оставалось девушке, как согласиться на условие Адама — притвориться его невестой. В конце концов, Энн ничего не теряла. Играть роль невесты не значит быть ею на самом деле. Если бы не одно «но»: уезжать из Исландии в чужую страну, не зная местного языка, не понимая традиций и страшась местных законов, не имея никаких гарантий за спиной и совершенно не доверяя Адаму или, как его называл мужчина, Ясину, было верхом легкомыслия. И все же бросить Хинрика одного, не помочь, не оставить ему даже шанса на спасение она не могла.
Кроме того, Энни весьма быстро сообразила, что до отправки Хинрика на чужбину к варварам — другого слова она просто не могла подобрать — оставался час, а до ее встречи с Ангуром в аэропорту — почти сутки. Как ни крути, но вероятность найти выход из сложившейся ситуации у нее была гораздо выше, чем у брата.
Не дожидаясь окончания отведенного на раздумья времени, Энни вновь взяла в руки телефон, но от звонка Адаму ее отвлек истошный вопль Арны из глубины дома, а следом и громкий стук в дверь.
— Энни, пожар! — ворвался в комнату взъерошенный и перепуганный Петер. — Конюшня горит! Скорее, помоги! Нужно вывести лошадей!
Соскочив с кровати в чем была, Энн кинулась за братом на улицу, к конюшне, откуда непроглядными клубами уходил ввысь серый вязкий дым.
— Петер, беги к Кристофу за помощью! — кричала Энн, отталкивая брата от запасного входа в конюшню: главные двери были объяты пламенем. — Я сама! Я выведу их! Беги, мой хороший, беги!
Она понимала, что огонь слишком сильный, что самим им не справиться точно, а еще, что Петер все-таки ребенок, и она не могла ему позволить рисковать собой в огне, спасая лошадей.
Стянув толстовку, Энни тут же окунула ее в стоявшую рядом поилку для животных и, быстро повязав мокрую ткань вокруг лица, кинулась выводить лошадей. На ее счастье в это время внутри помещения оставалось всего несколько жеребцов, но даже к ним сквозь пелену дыма было не так просто подойти.
Вместе с подоспевшей на помощь матерью они упорно пробирались в глубь задымленного помещения и, почти на ощупь открывая загоны, выгоняли лошадей из конюшни.
Спустя минут десять, когда Арна и Энни, насквозь пропитанные дымом, сумели вывести всех животных, снаружи послышались голоса: жители деревни благодаря Петеру подоспели на помощь и принялись тушить огонь. В ход шло все: огнетушители, запасенная для питья животных вода, лопаты, вилы...
Обессиленные, задыхающиеся, с красными от дыма глазами мать и дочь, обнимая друг друга, стояли неподалеку и пытались отдышаться, чтобы вновь ринуться на спасение теперь уже самой конюшни, как внезапно их взгляды натолкнулись на холодный, безжизненный, проклинающий взор Ларуса. Вместе со всеми он прибежал на крики сына, чтобы своими глазами застать окончательный крах всей своей жизни.
