Посмотрели картины местных и приехавших из других краёв художников, купили по сходной цене кистей, отлично сработанных дубовых досок и редких пигментов для красок. Херберта приобрела себе новый наряд. Она могла купить платье и в Хертогенбосе, тем более, что живут они на главной торговой площади. Но ей доставило особое удовольствие выбрать наряд на гентской ярмарке. Присмотрели и купили подарки для Махтельт, Катарины, Юстины и детей. Гентский люд с любопытством взирал на небольшие, необычные картины Иеронима. Покупатели не заставили себя долго ждать. Картины, привезённые Иеронимом в Гент, ушли быстро – на свете немало любителей чего-нибудь особенного.
После долгого хождения по ярмарке уставшие, но довольные ван Акены попытались найти поблизости какой-нибудь инн30 остановиться на ночлег, но все близлежащие постоялые дворы были заполнены. Кляня себя за то, что не позаботились об этом загодя, изнывая от усталости и голода, семья побрела по направлению к церкви Святого Иоанна Крестителя, которую они должны были посетить на следующий день. Заходили во все попадающиеся на пути постоялые дворы. Наконец, им улыбнулась удача в виде большого, неопрятного инна, но они обрадовались и этому. Изрядно проголодавшиеся ван Акены побросали покупки в комнатах, спустились в таверну. Антониус спросил принести для всех хлеба, мяса, пива и засахаренных фруктов, и семья, в ожидании ужина, принялась обсуждать свои приобретения. После утоления первого голода они оглянулись по сторонам.
Наступили сумерки, и таверна уже тускло освещалась сальными свечами в незамысловатых, неухоженных подсвечниках. Это было неожиданно тесное для такого большого инна заведение, грязноватое, под стать номерам наверху, пытающееся, однако, поддерживать видимость опрятности, только чтобы окончательно не отпугнуть постояльцев. Но в дни ярмарки даже такие дворы заполнялись приезжим людом. Картину завершал особый дух, характерный для подобных таверн, смешивающий в себе запахи копоти, затхлости, еды с пивом, немытых тел и давно не стиранной одежды. Ван Акены, тем не менее, чувствовали себя везунчиками оттого, что посчастливится отужинать в этом же инне и не придётся плестись за тридевять земель искать другую таверну. За всеми столами сидели, публика здесь была разношёрстная. За соседним столиком мирно трапезничала небольшая группа, одетая скромно, по дорожному, но аккуратно и чисто. Скорее всего, приезжие, как и они сами, может статься, живописцы или торговцы товаров для художников – много их прибывает в Гент в эти дни. Несколько поодаль шумная компания играла в карты. Эта игра, пришедшая из Италии, быстро стала популярной и составила конкуренцию игре в кости тем, что являлась не менее азартной. Попытки священников бороться с этим азартом от дьявола не увенчались большими успехами, иные и сами ею увлекались.
Разгорячённые игроки то и дело подзывали разносчицу, требовали подливать себе в кружки пива и вина. Открылась дверь таверны, в неё проскользнули два монаха. Вместо того, чтобы сразу обрушить на игравшую толпу проклятия, предание анафеме и обещания вечных мук в Аду, они тихо встали в укромное место, где их мало кто замечал, но откуда они могли наблюдать за игрой. Происходящее за столом вызывало их тихие, сдавленные смешки. Один из игроков, судя по всему, ткач, с выражением досады на лице яростно скрёб затылок. Но делать нечего, и проигравшийся ткач, надеявшийся быстро разбогатеть, нехотя достал флорин из небольшого кошелька, привязанного к верёвке, служившей поясом для рубахи из грубого тёмного полотна. Его кафтан валялся тут же, на грязном полу, как и другие кафтаны честной компании. Ткач трясущейся от злости рукой передал флорин вёрткому игроку неопределённого возраста и занятия.
