Удовлетворение я чувствую целых две минуты, а потом вижу его: он в одиночестве сидит в другом конце ресторана и курит сигару, покручивая в руках бокал виски.
– Ты что, издеваешься?! – бормочу я про себя.
Как будто услышав меня, Кейдж поднимает глаза и ловит мой взгляд.
Воу. Сердце в моей груди тут же провалилось в бездну.
Я одариваю его неловкой улыбкой и отворачиваюсь, ерзая на стуле. Интересно, почему зрительный контакт с этим мужчиной всегда пробирает до самого нутра? Каждый раз, когда я встречаюсь с ним глазами, у меня возникает ощущение, будто он залез мне в грудь и сжимает внутренности в своем большом кулаке.
В разговоре со Слоан я не упомянула его комментарий про «ты прекрасна», который весь день не шел у меня из головы. Сопровождался он грубоватым тоном и этим взглядом, к которому я уже начинаю привыкать, – странной смесью вдумчивости и легкой враждебности, смягченных чем-то вроде любопытства, хотя разобраться до конца пока трудно.
Я изо всех сил развлекаюсь наблюдением за казино внизу, но тут возвращается метрдотель и с улыбкой сообщает:
– Мисс, джентльмен за столиком у стены интересуется, не присоединитесь ли вы к нему за ужином.
Он показывает в ту сторону, где сидит Кейдж. Тот по-прежнему смотрит на меня, как охотник на лань через прицел винтовки.
Сердце колотится в груди, и я колеблюсь, как стоит поступить. Отказаться будет грубо, но я его едва знаю. А то, что я о нем знаю, мягко говоря, сбивает с толку.
Тем более сегодня. Почему мы столкнулись с ним сегодня?
Улыбка метрдотеля становится еще шире.
– Да, он говорил, что вы будете сомневаться, но обещал вести себя хорошо.
Вести себя хорошо? Как это, интересно, будет выглядеть?
Прежде чем я успеваю это представить, метрдотель уже помогает мне встать из-за стола и ведет за локоть в другой конец ресторана. Похоже, выбора у меня особо и нет.
Мы подходим к столику Кейджа. Я удивляюсь, когда он встает. Он производит впечатление человека, который не утруждает себя такими формальностями.
Метрдотель отодвигает стул напротив, кланяется и удаляется, а я остаюсь неловко стоять на месте, пока Кейдж глядит на меня своими горящими глазами.
– Пожалуйста, присаживайся.
Именно «пожалуйста» оказывает нужный эффект. Я опускаюсь на стул и сглатываю, потому что внезапно у меня отчего-то пересыхает в горле.
Кейдж тоже садится. Через секунду он произносит:
– Это платье.
Я поглядываю на него, уже готовясь к новым бестактным замечаниям по поводу моего вычурного свадебного наряда, но он из-под опущенных ресниц рассматривает платье, которое надето на мне сейчас. Наверное, считает, что оно тоже омерзительно.
Я смущенно тереблю тонкие бретельки.
– Оно старое. Простое.
Его глаза мгновенно находят мои. Он с жаром говорит:
– Простое лучше. Совершенству не нужны украшения.
Хорошо, что я не держала в руках бокал, а то бы уронила.
Я пораженно смотрю на Кейджа. Он тоже смотрит на меня, но с таким видом, будто хочет себя ударить. Очевидно, ему самому не нравится делать мне комплименты. Также очевидно, что это происходит невольно: они просто вырываются.
А вот почему он так злится, когда это происходит, уже менее очевидно.
У меня горят щеки, и я отвечаю:
– Спасибо. Это… наверное, самый милый комплимент, что мне делали.
Он несколько секунд играет желваками, потом делает большой глоток виски. Ставит стакан на стол с такой силой, что я подпрыгиваю.
Он жалеет о своем приглашении. Пора избавить его от мучений.
