Он пересёк ручей, что протекал вдоль западных стен и который его народ звал рекой. Он сполна испытал чувство возвращения домой, несмотря на то, что, возможно, безопасно ему здесь не будет. За последние пять лет в Малвее он суммарно пробыл всего несколько дней – его отправили в Наран, поскольку он был вторым сыном и потому что у него был талант к языкам.
«Держи ухо востро, – говорил ему отец. – Обучись их обычаям и расскажи нам об их планах».
Тогда Оско не стал задавать вопросов. Он уехал, полный гордости, радуясь тому, что может быть полезным и помочь своему народу. Теперь же он задавался вопросом: а не отослали ли его, чтобы он не мешался. С детства даже братья считали его… чересчур ретивым. «Одержимым традициями», говорили они, кляня Наран.
Его называли маленьким посвящённым – сперва забавы ради, но спустя годы – уже с раздражением. Он отказался от выпивки, игр и богатства, нося лишь простые одеяния воинов-жрецов. Каждое мгновение каждого дня он тренировался в храме, в академии, в армии, пока на восемнадцатом году жизни его не пригласили в Священный Орден Посвящённых – на памяти служителей Ордена он был самым молодым послушником в истории.
Всё это он делал по одной простой причине – он всегда презирал Наран. С первого дня, когда он увидел «вербовщика», он их ненавидел, и это чувство лишь разгоралось, когда они ежегодно возвращались за юношами Малвея, с двуличными улыбками и жирными ладонями «прося» их следовать за ними в «знак дружбы». Он ненавидел их одежду, их пучки на голове, их макияж, их украшения, их громкие голоса и сопливую подхалимскую ложь.
Наранийцы бесконечно противились своим эгоистичным нравам и желаниям, и тем не менее проводили каждый миг в погоне за ними. Оско всегда видел стремление к завоеванию и порабощению, зарытое в глубине их душ, но им никогда не хватало достоинства прямо об этом заявить. За это их высокомерие, за их лицемерие Оско их ненавидел.
В темноте он вошёл в дом через главные ворота. Он собирался наблюдать за владениями своей семьи издалека – ему было известно множество мест, куда можно забраться и шпионить через окна. Город был тёмен и тих, лишь бледный полумесяц отбрасывал на него слабый свет.
Он понимал, что должен подождать – он был истощён, и чувства его притупились, а возможно, и помутились от обезвоживания. Но у него не было времени.
Он шёл вдоль зданий из песчаника и морщился от звука собственных шагов. У ворот Магды стояли два вялых стражника, так что Оско взобрался на восточную стену, у которой росли яблони и абрикосы. Он слез по деревьям, как делал тысячу раз, и, таясь, побрёл сквозь заросли дикой травы. Он ждал и наблюдал за усадьбой – она была больше других зданий, но слабо охранялась. Приняв все необходимые меры предосторожности, он вскарабкался по стене в свою комнату.
Хватаясь за старые, знакомые углубления, он дрожащими руками потянулся к вырезанному в камне проёму и подтянулся вверх. В его постели спала женщина. Даже при слабом свете он мог разглядеть длинные тёмные волосы своей жены. В окне не было ни решётки, ни стекла, ничего. Он заполз внутрь и подошёл к ней.
– Лига. Лига, проснись. Это я.
Она открыла глаза и моргнула, и Оско застыл.
Это была сестра Лиги, Опала.
– Мне жаль, – прошептала она.
Из-за занавесок и укрытых одеялами кроватей, что стояли вдоль стен, выскочили мужчины. Оско зарычал и пнул ближайшего к нему, а затем вскрикнул, когда его ударили в локоть и плечо чем-то твёрдым.
