Торвальд молча посмотрел на Торбранда, а затем снова вернул взгляд к Хьеруну. Он положил руку ему на плечо, сдерживая тот ком эмоций, который рвался наружу. Эти двое воинов не нуждались в словах. Их глаза, их жесты говорили всё. Понимание, боль и признание того, что потеря невосполнима, заполнили это мгновение.
Торвальд шагнул к Торбранду, который шёл медленно, рядом с повозкой. Лекарь был заметно потрёпан, его лицо усталое и измученное. Когда их взгляды встретились, Торбранд сам заговорил, прежде чем Торвальд успел что-либо спросить:
– Он всегда был сильным… Но яд оказался сильнее.
Торвальд не ответил. Он шагнул к повозке и заглянул внутрь. Перед ним лежало безжизненное тело барона Гриммарда. Его лицо, всегда гордое и сильное, теперь было неподвижным, лишённым всего, что когда-то делало его живым. Кровь, замёрзшая на полу повозки, словно застыла в последних мгновениях его жизни.
Торвальд повернулся обратно к Торбранду, в его глазах горела тихая ярость.
– Сколько воинов погибло? – спросил он, его голос звучал словно камень, скатывающийся с горы.
Лекарь отвёл взгляд вниз, как будто испытывая вину за то, что должен сказать.
– Только один, – ответил он тихо. – Он лежит перед нами.
Торвальд не отреагировал. Снаружи он оставался таким же холодным и невозмутимым, но внутри него всё клокотало. Он с трудом сдерживал желание обрушить ярость на тех, кто посмел отнять у них барона.
– А где Катарина? – коротко спросил он, его голос стал ещё резче.
– Она осталась в Крайхольме, – ответил Торбранд. – Это было распоряжение барона. Она жива и не ранена.
Торвальд молча кивнул, на мгновение закрыл глаза, будто пытаясь прогнать нахлынувшую тяжесть.
– Подготовь его для обряда, – приказал он наконец.
Он повернулся к воротам замка и сделал несколько шагов, оставляя армию и повозку позади. Снаружи он оставался неподвижным, как ледяной утёс, но внутри его душа горела. Пламя ярости, смешанное с горем, разливалось в груди, готовое разорвать его на части. Но Торвальд, как настоящий воин, привык скрывать всё это за холодным спокойствием. Его месть, его гнев – всё это должно было ждать своего часа. Не чувствуя холода, он шагнул внутрь замка, закрыв за собой массивные деревянные двери. Скрип железных петель разнёсся эхом по каменным коридорам, а затем замок вновь погрузился в тяжёлую, вязкую тишину. Но в этой тишине зарождалось нечто, что нельзя было сдержать. Торвальд вдруг почувствовал, как внутри него всё сжалось – гнев, горе и бессильная ярость переполнили его до краёв.
Он резко облокотился о холодную стену, и, сжимая кулак так сильно, что ногти врезались в кожу, громко закричал. Этот крик прорвал стены, разнёсся по залам замка, как удар молота о камень. Это был не просто крик боли – в нём звучала утрата, ярость на судьбу, отчаяние от того, что ничто уже не вернёт Гриммарда.
Во дворе замка его крик услышали все. Лея, занимавшаяся проверкой запасов провизии для предстоящей зимы, замерла, как только звук достиг её ушей. Она обернулась и в тот же миг заметила повозку, медленно пересекающую двор. Воины, сопровождавшие её, шли молча, их лица были суровыми и мрачными. Лея увидела тело Гриммарда, укрытое простым чёрным полотном. Она знала, что произошло, даже без слов.
Лея бросила мешок с провизией и побежала к замковым дверям. Она застала Торвальда в тот момент, когда его крик утих. Он стоял, облокотившись рукой о стену, тяжело дыша, словно после изнурительного боя. Весь его вид говорил о том, что он боролся не только с потерей, но и с самим собой.
