– Мама! – не сдержавшись, одернула ее я. – Алисия была мне подругой.
– Плохо влияющей на тебя подругой, – парировала та непререкаемым тоном. – Не хватало еще, чтобы наше доброе имя трепали наравне с именем этих Хэнсли. Уходим отсюда. Немедленно!
– Мама!
– Молчать, негодная ты девчонка! – воскликнула та, и мне только и оставалось, что тащиться за ней, подобно побитой штормами лодчонке на буксире у огромного траулера.
А между тем мне о стольком хотелось переговорить с Харрингтоном, своим товарищем по несчастью, а приходилось, стиснув зубы, бежать восвояси, повинуясь нелепым понятиям даже не моей настоящей матери.
Я бросила последний взгляд в сторону высокой фигуры, переговаривавшейся с доктором, и лже-мать рывком утянула меня за собой...
5. Новая камеристка
Мы бежали с бала у Харрингтонов не в одиночестве: прочие гости, страшась, как и матушка, увязнуть в скандале, стремительно покидали светское мероприятие. И делали это с тем же самым нетерпением и азартом, с которым стремились попасть в этот дом…
«Добрая» матушка, прядая головой, высматривала наш экипаж, но тот все еще не было видно, и она становилась мрачнее с каждой минутой.
Наблюдавшие наше прибытие простолюдины уже разошлись, и улица казалась бы опустевшей, не будь она растревожена зычными перекличками возниц и стуком колес по мостовой. Именно из-за этого шума мы, должно быть, и не услышала легких шагов незнакомки, подошедшей к нам от Гайд-парка: она куталась в теплую шаль и, будучи совсем юной и симпатичной, казалась трогательно-беззащитной.
– Простите меня, господа, – ее голос заставил маменьку вздрогнуть, – я ни за что не стала бы вас тревожить, не будь мои обстоятельства столь тяжелыми, взывающими к вашему состраданию и человечности. Я...
– Убирайся, мерзкая попрошайка! – прервала ее миссис Синглтон, указав рукой в сторону. – Убирайся и не смей приставать к благовоспитанным людям, к коим ты, конечно же, не относишься. Прочь! Пошла прочь, замарашка.
Девушка потемнела лицом, но не дрогнула, чем вызвала мое невольное восхищение.
– Не прогоняйте меня, умоляю! – взмолилась она трепетным голоском. – Я порядочная девушка, пострадавшая во имя своей добродетели... – На этих словах незнакомка одарила меня быстрым взглядом. – Мой бывший хозяин, человек крайне порочный и сластолюбивый, прогнал меня из дому, стоило мне отказать в его мерзких поползновениях.
Матушка быстро-быстро заработала веером: тема была не из тех, которые, как она полагала, могла касаться нежных, девичьих ушей ее дочери.
– Он оставил меня без рекомендаций и заслуженной платы, велел ночевать в подворотне... среди крыс и отребья, – слова «крыс» девушка выделила особым акцентом. – Если вы не проявите хотя бы толику сострадания, то меня ждет либо работный дом, либо клеймо падшей жен...
Моя матушка оборвала ее громогласным покашливанием в кулак.
– Мы вас поняли, дорогая, – снизошла она до терпимого тона. – Только чего вы хотите от нас? Нам нечего вам предложить. Маркус, – обратилась она уже к мужу, молча стоявшему в стороне, – возможно, у тебя найдется несколько пенсов для этой бедняжки. Будь добр проверить карманы...
Тот растерянно заморгал.
– Дорогая, я никогда не беру денег на бал, – отозвался он таким тоном, будто его попросили отыскать в кармане единорога.
– Вот видите, милочка, – миссис Синглтон пожала плечами, – нам абсолютно нечего вам предложить. – И отвернулась в ожидании своего экипажа, который все еще не подъехал.
