– Какой кошмар! – отозвалась я с долей насмешки, и мы одновременно улыбнулись друг другу.
Смеяться над чужим горем было весьма некрасиво, и мы знали об этом, но облегчение, испытанное в обществе друг друга, как будто бы отодвинуло все сторонние беды на второй план. Все с нами приключившееся казалось какой-то нелепой шарадой, готовой вот-вот разрешиться...
– Почему вы назвали нас «белыми кроликами»? – поинтересовалась я у Харрингтона, и тот ответил, не задумываясь:
– Меня привел сюда белый кролик, а вас?
– Меня... – я припомнила странного мужичонку в белом костюме, – должно быть, тоже привел сюда кролик. Белый. – И я рассказала, как все случилось на самом деле.
Харрингтон слушал внимательно, с неподдельным интересом, только что-то едва уловимое проскользнуло в глубине его глаз и исчезло прежде, чем я успела закончить свою историю.
– У меня все было также, как и у вас, – сказал он, глядя на часы и подавая мне руку. И осведомился: – Как вы себя чувствуете? Уже лучше?
– Слегка подташнивает, – призналась я честно, и Харрингтон мотнул головой, огорошив меня неожиданной информацией:
– Мне кажется, вы беременны, мисс. Определенные признаки заставляют меня склоняться к такому предположению...
Боже, я вспыхнула, словно все та же викторианская барышня!
– Почему вы так решили? Вы доктор? – я приложила руку к туго затянутому в корсет животу. – Эти девицы должны были бы посекундно лишаться сознания: корсет – изобретение дьявола! Не думаю, что дело в чем-то большем... – И с ужасом: – Я никогда не была прежде беременной.
– А я никогда прежде не был женщиной! – парировал Харрингтон с явным намерением подбодрить меня. – И мне это не очень понравилось.
– Быть мальчиком тоже удовольствие не из приятных, хотя и намного лучше, чем – девицей на выданье, лишенной кислорода во всех смыслах этого слова.
Мы немного помолчали, обдумывая свое непростое положение, а потом я спросила:
– Как же нам вернуться назад? Это время наводит на меня ужас, и я не готова провести в нем всю свою жизнь.
Харрингтон казался задумчивым, когда произнес:
– Я много думал об этом, – дернул он головой, – но пока не пришел ни к какому конкретному выводу. Увы...
– Возможно, вместе мы лучше справимся с этой задачей, – предположила я не без смущения.
– Уверен, так и будет, – мужчина снова поглядел на часы. – А сейчас нам стоит вернуться на бал, иначе, сами понимаете, слухов не оберешься. И берегите себя! – добавил вдруг напоследок.
– Как и вы, – откликнулась я. – Те двое в пабе казались настроенными очень решительно. Как вам удалось от них оторваться?
– Я выскочил под колеса какому-то экипажу, – усмехнулся мужчина, – и хозяин оного, признав во мне Мэтью Харрингтона, вызвался подвезти меня. В противном случае, сложно сказать, что случилось б со мной... Кстати, спасибо, что спасли мою жизнь! – поблагодарил он с теплой улыбкой.
После этого я облокотилась на его руку, и мы направились к двери. Его слова о спасении кружили мне голову... Я спасла жизнь человеку. Звучало чудесно!
Уже в коридоре, подведя меня к мягкому, затененному пальмами и другими тропическими растениями дивану, он сказал:
– Будет лучше, если нас не увидят вместе. Сделайте вид, что провели здесь все время!
Усадив меня, он последовал дальше, и я невольно залюбовалась доставшимся ему телом: высоким, статным, на котором фрак сидел как влитой. А чего стоило только его голубые глаза! А я, надо признаться, питала непреходящую слабость к голубоглазым мужчинам. С телом моему товарищу по несчастью повезло, что уж лукавить...
