И сегодня Зоя извлечет груду старых костей.
Засыпая, она волновалась об одном: как бы Тая не сбежала, увидев подсознание сестры. Оно… конечно, оно странное. Как правило, Сомнус менялся внешне, если виатор крепко спал – тогда окружение приобретало черты сна, порой яркие, порой мрачные… любые. И если не углубляться в подсознание спящего, то Сомнус будет просто его сном.
Но под гипнотином все иначе.
Осознанный сон демонстрировал подсознание во всей красе, и там редко что-то менялось. Может, только у впечатлительных подростков. Но Зое двадцать девять, и ее подсознание говорило многое о хозяйке. Горы и альпийские изумрудные луга кричали о любви к Швейцарии, неправдоподобно-черное небо – о личности самой Зои. Жидкая грязь под ногами намекала на кошмар, что она пережила в двенадцать лет, ведь если приглядеться, под жидким земляным слоем проглядывали человеческие кости. Они хрустели под ногами, и хруст этот слышался плачем навзрыд и громом на черном небе.
— Миленько, — Тая опередила сестру. Напуганной она не выглядела, улыбалась и оглядывалась с заметным любопытством, но точно не с ужасом.
Заметив, как она пытается понять, что прячется под слоем жидкой грязи, Зоя покачала головой:
— Не стоит.
— Я мыслитель, Зи, — хмыкнула сестра, оторвав взгляд от ботинок, — и многое видела. Поверь, твои ужасы – не ужасы вовсе, а так… отражение депрессивной натуры. Куда страшнее попасть в голову человеку, который в жизни мил и обаятелен, а в башке у него фарш и расчлененка.
— Расчлененку я тебе сегодня обеспечу.
— Жду с нетерпением. Но Зи, я должна это озвучить: в твоем подсознании нет ничего ненормального. Лишь детская травма, на которую тебя обрекла бабушка.
— Хватит обсасывать эту тему, нас ждет дело.
Тая поддела ногой выпачканную в грязи кость и пожала плечами:
— Я буду повторять это снова и снова, пока ты не поверишь.
— Я верю. Но мне все равно.
— И это для меня вечная загадка.
Подматерия пряталась в мире снов как ее часть, невидимая для мыслителей. Зоя легко шагнула за границу сна, вытащив за собой сестру. Теперь они шагали по морскому дну, огибая острые кораллы и глядя на уплывающую от нежеланных вторженцев рыбу. В компании с Таей морское дно выглядело красочным, кораллы и водоросли пестрели множеством оттенков, ведь воображение мыслителя действовало на окружение. Явись Зоя на морское дно в одиночестве, пришлось бы плутать в темноте, ведь на дне морском не может быть всей этой голубой прозрачности, словно кто-то затащил вниз персональное маленькое солнце.
— Его утопили? — прошептала Тая, с восторгом наблюдая за плавающей вокруг рыбой. Она сжала руку сестры крепче, заметив вдалеке крупную акулу, но вспомнила, где они находятся и потянулась в ту сторону.
— Мы не в океанариуме, — отрезала Зоя, пресекая попытки прогуляться-оглядеться. — В конце концов, не ты ли рассказывала, что мыслители видят невозможное? Уверена, завалящая акула – не предел твоих мечтаний.
Тая поморщилась:
— Ты не понимаешь. Все, что я вижу – нереально, а эта акула существует и прямо сейчас плавает где-то… кстати, где мы? Поняла, неважно. Так вот: эта акула существует, и все увиденное тоже существует, Зи. Вы, материалисты… знаешь, у меня была подруга-материалист в Ватнамтоке, но она не рассказывала, что у вас все… так.
— У нас все не так.
Наконец Зоя увидела нечто, напоминающее кость. Вокруг нее поблескивали остатки пакета… без яркого света, принесенного мыслителем-Таей, пришлось бы шарить по морскому дну очень долго. А тут помог блеск пакета, надо же!
