– Что за пьяница захочет трезветь? – хмыкнул Тимошка.
– Что же, давай гроши, – сказал кот.
Всем известный Тимошка спохватился, сунулся в один карман, во второй, в третий, хоть у него их было всего два, и высыпал на доску перед хвостатым колдуном горсть. В горсти этой было несколько кусочков ореховой скорлупы, две семечки, одна разломанная неровно пробка от кувшина и два гнутых медных гроша.
Кот, как видно, довольный оплатой, кивнул и взял один из флаконов с доски. Держать этот флакон лапами ему было так неудобно, что он сунул его между задних ног, надулся, заболтал усами и с большим трудом отодвинул крышку. У горлышка появилось маленькое отверстие. Кот наклонил флакон и капнул на доску чуть-чуть какой-то вязкой жидкости, гадючей и острой. При этом, наклонясь, Пузырь едва не завалился вместе с флаконом и, судя по пятнам по всему фургону, заваливался он нередко.
В образовавшуюся массу кот накидал еще кусочки листьев и сухих лепестков, положил туда маленький шарик, похожий на жемчужину, а потом завыл тихонько что-то свое, кошачье, и вдруг из-под доски пошел легкий дымок. Одновременно с тем стеклянный шар на краю доски еле заметно засветился, а когда кошачье мяуканье, весьма забавное, если не принимать во внимание, что любая ошибка в интонации могла закончится поносом, например, так вот, когда мяуканье стало громче, повозка затряслась туда-сюда, будто внутри нее происходили какие-то веселенькие (хо-хо!) вещи.
Пьяница перепугался!
В его вывихнутом уме и без того все прыгало и переворачивалось, а теперь началась чистая фантасмагория. В окутанном разноцветным дымом полумраке что-то выло, что-то вспыхивало, летали зеленые и красные глаза, вились какие-то длинные силуэты. Пьяница закачался, не зная где и что и куда смотреть, и почему какие-то лапы над головой, а какие-то в ногах, он заволновался, задергался, и, когда ему показалось, что земля перепуталась с небом и они одновременно и там, и тут, он отпрянул, перевалился через борта повозки и грохнулся макушкой на деревенскую дорогу…
– Хм, – сказал Трофим, прошел осторожно по тряпкам и выглянул наружу, но только и увидел, что какой-то уползающий силуэт. Если бы не раскатистый звук отрыжки, силуэт этот можно было принять за собачий. – Ну и ладно.
Деревня погрузилась в пучину ночи. Не мычали коровы, не брехали собаки, спали дети, спали взрослые. Лишь кое-где временами раздавался недобрый скрип колодезного ворота, о который бились головами деревенские забулдыги.
Однако где-то к середине ночи среди всей этой тишины раздался грохот, потом звон, потом кто-то закричал, и все это попеременно, снова и снова.
Сонный Трофим выглянул из фургона. Где-то за дворами впереди мельтешил свет, по дороге мимо повозки пробежало несколько человек, за деревьями слышались голоса. Временами их заглушали окрики матерного содержания.
Трофим заинтересовался и спрыгнул на дорогу. Рядом брели на шум люди, и кот поспешил встать на задние лапы. Трофим думал, что в человеческих глазах походка на двух ногах делает его внушительным и представительным зверем, но из-за сутулой спины он скорее походил на крадущегося за сладким черта.
Он проследовал по тропинке между дворов и наткнулся на шумящую толпу, стоявшую вокруг разбросанных по траве перьев. Люди гомонили все вместе, и Трофим не мог понять, что случилось.
– Послушайте, – обратился он наконец к косматому мужичку с помятым носом, – что тут у вас такое, добрые люди?
