Пантелей Фанайлиди купил дом, с большим наделом земли, завел хозяйство, построил на месте старого домика, каменный домище на два этажа. Говорил: «Дочке – в приданое». Кстати, Пантелей Фанайлиди, один из немногих, не захотел идти в Пиленково, ждать греческих кораблей. Ему надоело мотаться по свету, устал от бесконечных переездов. Да и в Севастополе его дети никуда не собирались. Не хотели менять привычный уклад жизни.
«Неизвестно еще, как в Греции все сложится. А нам с дочкой и здесь хорошо, лишь бы здоровье было, а на хлеб мы всегда заработаем», – как бы оправдывался он перед отъезжающими на арбах односельчанами.
В молодости он много работа на стройках, сколотил кое-какое состояние, отстроил в Верии, на севере Греции, просторный двухэтажный каменный дом. Потом резко занялся ведением домашних дел, пахал свой участок земли, держал скотину, на том и жил в этом маленьком греческом городке. К тридцати годам завел за правило ходить на все службы в местную церковь. Со временем ему доверили вести кое-какие церковные дела, как, например, делать из воска свечи и продавать их. Говорят, он, хитрец, стал подкручивать свечи, делал их короче, чтоб меньше воска тратить, таким образом заработать лишние деньги и положить себе в карман. В то время стали строить лестницы в дом из мрамора и ему захотелось такую. У него стояла деревянная. Вот эти бы деньги ему пригодились на желанную лестницу. Жена была беременна уже половину срока и ему пришлось работать самому. Он спешил сделать лестницу до Пасхи. Люди ему говорили: «Остановись, уже вечер, уже время праздника, нельзя работать!» Но он все-таки довел дело до конца.
В ту ночь, перед Пасхой, вдруг поднялся дикий ураган, который сроду не видывали в этих местах. Все замело, закрутило, загрохотало. Пантелей выглянул в окно: казалось, земля и небо смешались – до того все кругом было черно. Вдруг прогремел гром и сверкнула продолжительная молния. Пантелей и жена отчетливо увидели огненную колесницу, управляемую человеком в сияющих одеждах. Колесница резко завернула к их дому и понеслась на него. Снова все загрохотало, весь дом задрожал, казалось, что сейчас развалится. Жена упала, а муж ее как будто остолбенел. Через минуту все утихло, как будто ничего не было. Пантелей выскочил за порог и чуть не свалился вниз: лестницы не было. Мелкие мраморные куски валялись по всему двору. Вдали слышались удаляющиеся раскаты грома. Утром, увидев разбитую лестницу, удивленные люди говорили, что слышали небольшой гром, думали гремит где-то далеко. Пантелей рассказал кое-кому из близких, что они видели с женой из окна. Ему говорили, что сам Господь выразил ему за что-то недовольство. За что? Конечно, грешен он, как все… Приходили мысли о свечах, но не верилось, что в этом дело. Сомнения ушли, когда родилась красавица дочь, с двумя крайними пальцами как – будто скрученными, как свечи на концах. Пантелей схватился за голову. С тех пор Пантелей забыл, что значит взять чужое. Семья прибавлялась и, чтобы прокормить ее, Пантелей три года подряд ездил в Россию с бригадой таких же греков, подряжаться на строительные работы. Русские высоко ценили добротный и добросовестный труд греков, живших вокруг, а приезжие еще тем были более ценными работниками, что просили за свой труд гораздо меньше местных и не пили горькую.
* * *
Совсем еще девочке, Наталии Фанайлиди, приходилось нелегко, так как вела почти все хозяйство, особенно по женской части, то есть: мыла стирала, штопала, готовила, доила коров, варила пойло скотине, ходила за водой. К вечеру валилась с ног и спала как убитая. В пятнадцать лет она была писаной красавицей с маленькими, но грубыми, красными руками, в придачу со скрученными двумя пальцами. Слава о ее красоте, скромности и трудолюбии далеко распространилась так, что ее однажды украли ребята с дальнего села.
