– Пришел твой час, сейчас предстанешь пред Богом, – был ответ.
– Перед Богом!? – Илья затрепетал, язык как будто отнялся. Больше ничего спросить он не смог.
Через мгновение яркий свет ослепил его, и он услышал звуки трубы. Ангелы, а это были они, остановились перед сияющими воротами. Открылась маленькая дверца, и Илья увидел голову старого человека, от которого исходило мягкое сияние, отчего его седая голова и борода были ярко – серебряного цвета.
– Кого вы привели? – спросил он строго.
Сына Божьего, Илью, – последовал ответ.
– По-моему, вы не того Илью привели, – последовал ответ, – сейчас проверю.
Старец открыл что-то перед собой, провел рукой по ней и сказал:
– Это не тот Илья. Отправьте его назад. Его время еще не скоро настанет.
Ангелы склонились перед старцем, подхватили Илью, и через мгновение он увидел себя на своем месте в палатке. Он долго лежал с широко открытыми глазами, пытаясь осмыслить, что произошло. Свое состояние он ощущал, как большой испуг. Была глубокая ночь. Все спали. Ему так хотелось сейчас поведать всем, что ему еще не время умереть, что он еще поживет. По щекам текли счастливые слезы. Боли он не чувствовал. Заснул с улыбкой на губах и с ней же проснулся от материнского удивленного возгласа. Илья с трудом разомкнул слипшиеся веки.
– Сыночек, как ты? – на него тревожно смотрели измученные, почти неузнаваемые глаза матери. – Яврум, пос исе? Ты улыбался во сне и цвет лица твоего посветлел. Неужели о Теос услышал меня, и ты не оставишь нас?
Ночную историю Ильи она и все остальные слушали плача и причитая. На удивление, голос больного был крепок и звучал вполне внятно. С того дня он резко пошел на поправку. Через неделю он уже мог ходить. Что послужило выздоровлению? Ведь он так захирел, что от него оставались лишь кожа да кости. Было это видением, или все это в самом деле имело место? Божье ли это дело, или шок заставил организм перестроиться? Кто его ведает? Но Илья свято верил, что это Божий промысел и не уставал благодарить Всевышнего за чудесное выздоровление.
Вскоре заболел и умер его младший брат Харлампий.
Второй корабль «Кокино Энос», пришедший в марте. Он был затоплен на глазах у ожидающих, артиллерийским огнем с побережья. Недавно народившаяся страна Советов не признавала никаких посторонних кораблей в своих морских водах, какие бы гуманные цели не преследовал его экипаж. К тому же, страна не собиралась демонстрировать миру свои язвы и болячки, о которых могли поведать миру беглецы: они полагали, что явление это временное, естественное и вполне излечимое со временем.
* * *
Оглушенные несчастьями последнего года, поредевшие ряды отчаявшихся греков вынуждены были снова решать, куда идти и, что делать. Многие остались в селах вблизи Пиленково, многие ушли в Грузию. Семья Христопуло, истощенная, потерявшая младшего сына и брата, вернулась в Хостинский район в свои Юревичи. Благо хитрый Кокинояни дом не продал, а отдал в распоряжение своему русскому другу Кузьме Мировичу. Все это время там жил его холостой сын, Никита, который был рад вернуться в город к отцу. Видать, не весело ему жилось среди оставшихся немногих греков, не зная языка. Хотя, к приезду хозяев домой, он уже изрядно изъяснялся. В тридцать седьмом бедного парня посадили за «общение с греческими заговорщиками». Единственная же вина Никиты была в том, что у него в Хосте был друг – грек, у которого он бывал дома и разговаривал со всеми членами семьи на ломаном греческом языке. Кому-то это не понравилось и, недолго думая, донес в органы. А там не церемонились даже со своими ОГПУшниками.
