Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - страница 8

В Сочи у Ильдура появились новые друзья – греки, которые называли его то Красным Паникой, то Кокинояни или просто Янко – за красноватый оттенок его поседевшей густой курчавой шевелюры и совсем красной бороды. Паника был не против. Имя Ильдур уж очень напоминало о страшном прошлом. Вскоре он женился опять. Жену привез из поселка Краевско-Греческий, что недалеко от Мацестинской Долины, Хостинского района. Симпатичную двоюродную сестру представил ему новый друг, Ставрос Ксандинов. Маленькая и быстрая Мария понравилась Красному Панике и, не откладывая, они сыграли свадьбу зимой. Поселились они в Сочи, в большом доме возле церкви и мор-вокзала. Через год завистники выжили обоих братьев из города, донесли куда надо, о том, что те не платили налоги. И, в самом деле, грешным делом, не платили. Пришлось срочно продать свои дома и переехать. Жена Билбила настояла уехать в родную Красную Поляну, в горы. Как раз там, совсем недавно, по приказу царя, пробили довольно длинный тоннель в самом труднопроходимом месте на берегу быстрой горной реки Мзымта.

А Кокинояни не хотел уезжать далеко от моря. Жена тоже тянула в свой Краевский поселок, но он решил поселиться в небольшом греческом поселке Юревичи, где и купил просторный дом с большим приусадебным участком.

За десять лет, у братьев народилось по шесть детей: у Билбила – три сына – Костас, Георгис, Иван, и три дочери – Парфена, Деспина и Марулла.

У Кокинояни – пятеро сыновей Илья, Федор, Михаил, Кирилл и Харлампий. Последней родилась любимица дочь Кириаки – Кица. Детей своих Кокинояни-Янко любил без памяти. Баловал, не показывая им, как ему казалось, виду. Особенно не мог надышаться на свою красавицу дочь. Долго не хотел отдавать замуж. Очень придирчиво относился к каждому претенденту. Все ему было не так. А Кице того и надо было, замуж не стремилась, ей и с отцом было ой как хорошо! Кто лучше всех одевался? Кто никогда не перерабатывался, хотя и от работы не отлынивала? Деньгами ведала тоже Кица. У отца царские деньги водились мешками. После Революции, когда они обесценились, Янко сжег их, подбрасывая в огонь, чтоб сварить греческий шурван. Его спрашивали: «Что же ты наделал! Ты бы мог на эти деньги, до того, как они обесценились, скупить весь золотой магазин в Сочи!» А он, сделав значительное лицо, резонно отвечал: «Я никогда не думал, что такую глыбу, как Россия, можно развалить».

Сыновьям не разрешал роскошничать, не баловал их. Давал деньги на необходимые карманные расходы. Но братья часто уговаривали сестру вытащить им еще немного денег: много просить боялись: узнает отец, худо будет. Так Кица и руководила денежными делами своих братьев. Они ее на руках носили, а отец и мать, само собой, обожали дочь.

Ирини часто думала, что, если б ее папа пожил подольше, то и на ее долю выпало такое счастье-любовь отца к взрослой дочери. Раз дедушка был такой, то и сын, то есть Иринин папа Илья, тоже должен был быть таким до самой старости. По крайней мере, таким добрым и щедрым отец запомнился ей в раннем детстве.

Пронеслись Революционные годы. Российская держава содрогалась. Свергли царя, началась гражданская война. Она докатилась и до Кавказа, до Кубанской губернии. В девятнадцатом и начале двадцатого года, верная царю Кубанская армия и части Донского корпуса, под командованием генерал Улагая, вели свои последние кровопролитные бои на Ставрополье, затем сдали позиции у Усть-Лабинска, Екатеринодара и остальных приморских населенных пунктах. Красноармейцы под водительством Буденного прижали казаков к Черноморскому побережью. Белогвардейцы потеряли десятки генералов и офицеров. В армии наступил голод, нечем было кормить лошадей. Дорогу от грузинской границы до Геленджика в апреле двадцатого года можно было назвать лошадиным кладбищем. Армейская дисциплина резко снизилась, и казаки, скрываясь в лесах, сметали в горных селах все съестное. Население гор спустилось с незащищенного места жительства и ушло в Сочи и близлежащие поселки у моря. В городе казаки не появлялись. Но и там была суматоха, неразбериха, царил страх. Года через два после тех событий, русский друг Кокинояни – Мирович Кузьма, проживавший в Хосте, хвастался, что был знаком с атаманом кубанских казаков генералом Букретовым, который якобы поведал Кузьме, что казаков собралось здесь около пятидесяти тысяч в ожидании морского транспорта с Крыма, куда все надеялись эвакуироваться и, то ли воссоединиться с остатками царских войск, то ли отправиться за границу. Генерал также поведал, что у них начался голод и, что как раз подоспели красные с предложением о перемирии, при этом все казаки должны были сдать оружие и ни один человек не должен был пересечь грузинскую границу или уйти дальше Сочи. Всем им гарантировалась жизнь. Правда сразу после подписания этого перемирия сам атаман Букретов и, как говорили потом плененные казаки, почти все их высокое начальство успело ночью удрать, на стоящем в Сочи, корабле «Бештау». Оставшееся обезоруженное войско, выслали сначала в концлагерь в Ростов, затем в Архангельск, а позже куда-то на север. Последние сведения о них Мирович, друг Христопуло, узнал от своего сына, работавшего в начале двадцатых годов в органах ОГПУ. По его словам, всех гордых, но безоружных казаков, просто уничтожили.