Роконоца была рада, что Самсон, кум Билбила рядом: было хоть к кому из старших обратиться в случае необходимости. Роконоца, Ксенексолца и Кица попали, как назло, в разные поселки, но, расставаясь, они договорились обязательно встретиться при первой возможности, хотя бы наведывать друг друга пешком. Высылка сильно повлияла на Самсона: балагур и женолюб в прежней жизни, он стал молчаливым и даже мрачным. Все его раздражало. Русских ненавидел, особенно первое время, считая их главными виновниками их бед. Сын его, Пантелей, с видимым удовольствием издевался над фамилиями председателей сельсоветов всех поселков Осакаровского района:
– Посмотрите люди, ну не смешные ли фамилии у этих, так называемых, руководителей? Вот смотрите, к примеру: Пукас – начальник на девятом поселке. Ничего вам это слово не напоминает?
Пантелей насмешливо, из-под своих широких бровей, поглядывал на слушателей.
– А, вот на восьмом поселке – начальник Чиндель. Чиндель – Пендель. Тоже ничего.
Фамилию эту он произносил нарочно в два слога.
– А, на одиннадцатом – Сорокин, зато на четвертом поселке – Свобода. Как гордо звучит, да? А на пятом – Сукашенко. Как вам?
Пантелей высоко поднимал смоляные брови. Он выжидал, когда слушатели отсмеются и удовлетворенно продолжал:
– Ну, туда-сюда – на двадцать четвертом начальник Попов (он делал ударение на первый слог).
Судя по всему, изгаляясь таким образом, Пантелей отводил свою душу. А как ему еще было изливать свою обиду и ненависть? И как его жена ни просила, ни умоляла прекратить свои высказывания, Пантелей и Самсон еще долго опасно-неуважительно отзывались о местной власти. Хорошо, что не трогали имена вождей страны. Все-таки побаивались замахиваться так высоко, наверное. Шутки плохи с известными на весь мир именами.
* * *
Федя пошел работать грузчиком на железнодорожной станции вместе с соседом по землянкам Пантелеем Харитониди. Семья Самсона раньше жила в Лекашовке, и Федор редко видел своих взрослых четвероюродных братьев. С Пантелеем они близко сошлись, несмотря на разницу в десять лет, и что тот был уже женат. Вообще Феде особенно повезло с родственниками – соседями: Самсон стал для него дедом, а Пантелей – за отца, и брата, и друга. Высокий и худой, но крепкий Федор старался не отставать от веселого коренастого силача Пантелея. Серьезные глаза Феди зажигались рядом с другом. Беспрерывно сыпали друг перед другом шутки и анекдоты. Окружающие люди только улыбались, слушая их, как бы соревновательный шуточный разговор. Оба в аккуратно и многократно заштопанных штанах, оба, таких разных, но симпатичных, (один высокий, светловолосый по сравнению с другим – жгучим брюнетом), они привлекали всеобщее женское внимание. Женихов-то практически не было. Они подрастут только лет через пять. А где все греки – мужчины от двадцати до шестидесяти? Ответ: все в тюрьмах. Хорошо, если живые. А что делали их жены? Маялись. Страдали, как душевно, так и физически. Роконоца и Ксенексолца были из тех, которые особенно тяжело переносили разлуку. Ночами они заливались слезами не только от ежедневной непосильной работы и ужаса от того, что почти нечем кормить детей. Не только из-за этого. Женщины тяжело работали наравне с тем скудным количеством мужчин, которое направляло к ним управление сельсовета, в основном, на разгрузку товарных поездов или строительство элеватора, начавшееся два года назад и до завершения которого еще было далеко. После работы люди шли домой, чтобы поесть варенную в мундире мелкую картошку с солью и луком и упасть в своем закутке и заснуть. У многих и того не было. Так изо дня вдень.
