– Во, какая тля в бантах!
– Стоеросина в штанах! – обиделся Парамон и попытался ударить стражника.
– Ты не буянь!– рассердился тот.
– А ты отстань! – вышел из терпения Парамон.
Стражник осерчал:
– Путаешься под ногами!
– Не якшаюсь с дураками! – осердясь крикнул Звон-Парамон.
Стражник, не стерпев такого охальства, отвесил затрещину Парамону.
Покатившись кубарем, тот шлепнулся на боярина Бубякина.
– Все печенки раздавил, – охнул Бубякин, схватившись за живот.
Ворота опять открылись. Появился заспанный Акишка, почесывающий хилую грудь сквозь короткую засаленную ночную рубаху. Мосластые ноги торчали из обрезанных валенок, украшенных помпонами. Стражники тут же притихли, виновато опустив головы. Акишка сердито окинул взглядом всех, зевнул и спросил:
– Почто крик подняли? Марш все на конюшню! Будете пороть друг друга розгами, покамест я вкушать разносолы буду, – и надменно добавил. – Барыня мне уж самолично стол накрыла.
Кинувшись ему в ноги стражники, заголосили:
– Не вели казнить, вели слово молвить, Ким Терентьевич! Не наша в том вина.
И дружно указали на Соловья-Разбойника.
– Он зачинщик, он забиячил!
Фрол укоризненно покачал головой:
– Негоже, стражники, негоже.
Выступив вперёд, сказал:
– Я повинный, Ким Терентьевич. Стражников не трожь. Не почести сие будет. Я старшой, мне и ответ держать. Башибузук тоже ни при чем. Не мог он знать, что дозволено у нас, а чего нет. Вот такое мое слово.
Соловей-Разбойник ободряюще хлопнул Фрола по плечу, да так, что стражник присел:
– Ну, мужик, кремень! – с уважение сказал Разбойник. – Но перед кем винишься? – Соловей прищурился и неспешно с ног до головы оглядел Кима Терентьевича. – Перед этой немочью в помпонах? Узнал меня али нет, босяк? – спросил он, сверкнув желтым глазом.
Акишка попятился и заверещал:
– Бубякин! Где Бубякин? Звать стражников! Гнать в шею! Розгами, розгами его!
Услышав Акишку, боярин Бубякин всполошился и, с трудом перекатываясь через собственное брюхо, встал на четвереньки. Подняться ещё не успел, но уже испуганно затряс щеками:
– Поспешаю, поспешаю, Ким Терентьевич, оприходуем башибузука в один момент!
Парамон запрыгнув Бубякину на закорки, замахнулся на него:
– Не смей даже шебаршиться, прихвостень босяцкий.
Барин, прижавшись к земле, зашептал:
– Ежели бы вы от Акишки избавили, то благодать мне была бы. Измучил, извел меня лохмотник, всю кровушку испил, всю жизнь перелопатил.
Из-за кустов выставив рога, вылетела коза. Блеяние её было похоже на разъяренный вопль, в прищуренных глазах горел огонь, острые концы рогов блестели, хвост боевито торчал вверх. Стражники отскочили в разные стороны. Соловей-Разбойник присвистнул:
– От прыткой козы ни забор, ни запор. Не коза, а шишига рогатая!
– Не дерзи, – цыкнула на Разбойника через плечо коза и, подцепив на рога Акишку, принялась его трепать.
С худых акишкиных ног слетели валенки, помпоны отвалились, рубаха задралась выше головы. Стражники по первости обомлели, а затем загоготали во все горло, указывая пальцем на растрепанного и испуганного Акишку. Фрол крепился, прыская в кулак, но не выдержал и захохотал. Смеялись и Марьюшка с Макаром, и Бранибор, и Стёпка. Лишь Ерёма пристально разглядывал козу.
– Эй, Стёпка, скажи, мне мерещиться, али Гипотенуза нарисовалась пред нашими очами?
– Эй, Гипотенуза, – крикнул Стёпка, – почто не здороваешься? Своих не признала?
Коза сбросила Акишку с рогов, посмотрела на пса и гонца, и вдруг её морда расплылась в улыбке:
