– У вас тут везде чудо. Не школа, а страна чудес! А я хочу, чтобы моя дочь была не чудесным, а нормальным человеком – разумным. Хочу, чтобы она не чудила здесь у вас, а училась, получала научные знания, – сказала Антонина Леопольдовна и вздернула подбородок кверху, как бы подчеркивая этим жестом силу своих убеждений.
– Я могу вам на это только сказать одно, – возразила Анна Андреевна, – наша задача – не мешать, если мы не можем сами поднять детские сердца в каких-то вопросах, если мы не можем подарить детям крылья, так хотя бы надо набраться смелости и человеческого достоинства, чтобы не препятствовать детям мечтать, познавать, созерцать – быть свободными, крылатыми. Из способности быть свободным, быть духовным существом и разумность берется, о которой вы говорите. И мотивы к познанию у человека создаются из желания преодолевать собственные границы. Мы не желаем упрощать мир и сводить его только к науке, к естествознанию, как это делают некоторые школы до сих пор. Молчать о том, что есть, значит упрощать мир – обрезать его до сухого рассудка. Это мы уже проходили. Результат – понижение духовной культуры человека. Потеря смысла жизни. А от этого потеря интереса к познанию и к учению. – Анна Андреевна спокойно и серьезно смотрела на Антонину Леопольдовну, а та, в свою очередь, слушая монолог директора школы, понимая, что этот вопрос исчерпан, соображала и разогревала себя для следующего аргумента.
– Хорошо, Анна Андреевна, я поняла вашу позицию, спасибо, видимо, мой ребенок и впрямь очень впечатлительный, и все, что с ней происходит, выражается в самых крайних формах. Ну ладно, хорошо, путь будет так, хотя я думаю, что этот вопрос по религии интересует не только меня одну, но и других родителей тоже, и на общем собрании в следующий раз я снова подниму эту тему при всех. Теперь я хочу у вас, Анна Андреевна, спросить вот о чем. – Антонина Леопольдовна забросила ногу на ногу и собрала губы в трубочку, показав этим, что хочет продолжать говорить на жгучие темы, в которых пощады к собеседнику не будет. Антонина Леопольдовна умела задавать острый тон беседе.
– Тогда объясните мне вот что. Наша школа – элитная. (Антонина Леопольдовна очень любила это слово. Оно было для нее чем-то магическим. «Элита, элитарный, элитный» – ласкало слух женщины.) И программа, интегрированная в европейское образование; и углубленное изучение языков; и научно-математическое направление; и материальная база; и возможность учиться за границей по окончании школы – все это заявлено в конституции школы. А вот учителей вы набираете из провинции. Деревенские ходят у вас учителя по школе, Анна Андреевна. Вы что, экономите на учителях? Я не поверю в это. Но я не могу понять, почему вы не набираете учителей из Петербурга: интеллигентных, высокообразованных. Ефросиния Вячеславвна, классный руководитель Тани, как мамка с ними ходит. Не нянька детям нужна, а учитель! Строгий и настоящий. Академический. А учебный процесс, тем более по таким программам, по каким учатся наши дети, требует дисциплины. Чему она научит из деревни? А эта Сисилия, как ее там по отчеству, простите, Геннадьевна, что ли, с кубанским акцентом – ходит и смеется во весь голос, как по степи своей. Ну правда! Анекдоты рассказывает детям, по коридорам носится, как ошалелая, меня чуть не сбила вчера на лестнице. Что это такое! Почему не наберете спокойных учителей, петербуржанок коренных – элиту? – закончила Антонина Леопольдовна свой пассаж, поставив ударение в последнем слове на «а» – «петербуржанок» – и снова тряхнула головой, в знак истинности своих слов.
