– Видишь ли, я не совсем правду сказал тебе насчёт денег.
– Насчёт каких денег? – спросил я.
– Ну деньги, которые я взял с собой на расходы.
– Ты чего, своровал их, что ли?
– Ну не совсем так. Я верну их, обязательно верну. Я просто позаимствовал их, да, именно позаимствовал, временно, так сказать.
Потом, немного подумав, он добавил:
– Конечно, со стипендии, что здесь платят, я не смогу вернуть их, но с первой же зарплаты обязательно отдам. Ведь получу же я зарплату когда-нибудь?
– Надо полагать, что получишь, – неопределённо ответил я. – А большая сумма, которую ты своро… то бишь заимствовал? И у кого?
Он глубоко вздохнул.
– Ты понимаешь, Чингиз, я ведь сирота, круглый сирота. Когда умерла мать, а следом и отец, мне было всего два годика с гаком. Я был поздним ребёнком у родителей, отчего и такой недоразвитый, наверное. Говорят, что родители мои умерли от голода. Не то чтобы совсем голодали, нет. Хотя они были уже пожилыми, но кое-что зарабатывали. Но это «кое-что» уходило в основном на содержание меня с братом, который был на тринадцать лет старше и учился в седьмом классе. Старикам же не оставалось почти ничего, и от постоянного недоедания у них появились лёгочные болезни, кровохарканье, сопровождающееся длительными судорогами. Колхозный фельдшер рекомендовал усиленное питание. А где взять это питание? Так они и померли один за другим, почти одновременно. Я-то не помню, а брат не любит об этом вспоминать. После того как с помощью соседей похоронили стариков, мы с братом, тоже по сути ребёнком, остались совсем одни, без родных, без какой-либо помощи со стороны. Не знаю, сколько дней мы голодали, но говорят, довольно долго, пока не дошёл слух об этом до председателя колхоза. Говорят, что председатель колхоза, придя в наш двор и увидев нас вздутых от голода и почти при смерти, заплакал. Сидел, говорят, на земле, прямо на середине двора, и плакал. После этого раз, а то и два раза в неделю стали приносить нам хлеб, сахар и кое-что ещё. До сих пор мы не знаем, за чей счёт он покупал эти продукты. Некоторые утверждают, что он экономил из пайков, которые давали семьям погибших на войне людей. Но это исключено. Так как эти пайки были адресными и разносились в закрытых пакетах работниками сельсовета, правление колхоза никакого отношения к ним не имело. В колхозе таких фондов не было, и за колхозные копейки могли даже расстрелять. Остаётся только думать, что он сам, имея большую семью, всё же умудрялся экономить из своей зарплаты кое-какие суммы, на которые покупал продукты и присылал нам. Как я уже заметил, брат мой старший заканчивал тогда седьмой класс. Учился он очень хорошо. До сих пор хранится похвальная грамота, данная ему руководством школы за отличную учёбу и примерное поведение, благодарственные открытки, адресованные родителям за воспитание такого ученика. Как и ожидалось, школу закончил он на одни пятёрки, но учиться дальше не пошёл. Не до учёбы было. Надо было зарабатывать, чтобы содержать нас да и помогать мне учиться в школе. Стал он работать в колхозе. Спасибо председателю колхоза: подобрал ему не очень тяжёлую работу и постоянно выделял нам продукты питания на трудодни брата. Во время посева он сидел на плуге сзади трактора и регулировал глубину пахоты. Работа была лёгкая, но очень пыльная и хорошо оплачивалась. Осенью и зимой он помогал убирать урожай и работал на животноводческой ферме. Так прошло несколько лет. Как-то раз председатель колхоза пожаловал к нам домой с какой-то очень красивой девушкой, одетой в короткое красного цвета платье. Она была не из наших. Брата, как обычно, дома не было, а я собирал ягоды с одного из двух тутовых деревьев.
