– А ты попробуй. Знаешь, порой вид из окна может тебе больше сказать, чем самая мудрая книга. Я же не дура и понимаю, что у нас с тобой разные виды из окон, и ты видишь окружающую действительность лучше.
– За окном мало хорошего.
– Беру свои слова назад. Ты видишь хуже. Или у тебя окна очень грязные.
– Ты оптимистка? Мы живем посреди тяжелой катастрофы, разве не очевидно?
– Как говорят китайцы, любой кризис – это возможность. Вот скажи, что ты сделал со своим пионерским галстуком?
– Сохранил на память об ушедшей эпохе.
Она ухмыльнулась.
– А я свой сожгла. Не потому, что так ненавидела, было что-то хорошее. А потому что надо двигаться дальше. И оставить все это позади.
– Ты говоришь пылко и страстно. Как настоящий пионер.
Она не обратила внимание на мою иронию.
– Я понимаю, что люди сейчас живут очень трудно и бедно. Но в этой новой жизни смелые и активные обязательно найдут дорогу. Очнись, Максим, мы жили в разваливающейся стране с обанкротившимися идеями, нас приучали быть послушными овцами. Теперь мы начинаем с нуля. И сейчас нужны не овцы, а волки…
– Волки едят овец, – ухмыльнулся я.
Никогда бы не подумал, что буду слышать подобную речь от сверстника. Тем более, от девушки. Тем более, от этой. Я подумал, ей просто не с кем было говорить. Не думаю, что ее друзей интересуют такие вещи. Если у нее вообще есть настоящие друзья. Я решил дать ей выговориться и стараться не перебивать. Она коротко и вполне конкретно излагала свои жизненные взгляды, близкие, конечно, к ницшеанским.
– …несправедливость, к сожалению, присутствует в природе как основа жизни. Не я придумала, что сильные пожирают слабых. Можно отрицать этот закон и проиграть, или принять, и победить, – этим тезисом она закончила свою продолжительную тираду.
Я смотрел на нее и улыбался.
– Ну что ты улыбаешься? И молчишь! Скажешь, я в чем-то не права?
– Во всем, – усмехнулся я. – Так говорит моя пролетарская чуйка. Не хочу говорить банальности, но против фактов не попрешь. В сорок пятом овцы, воспитанные «обанкротившимися идеями», раздавили таких вот волков.
– Ой, не надо вот этого. Были бы они овцы – проиграли бы.
– Ладно, не овцы. Но и не волки. Убивать наши предки умели превосходно, но не было в них ни зла, ни жестокости. Они были настоящими людьми.
– Пожалуй, – подтвердила она.
Диспут был завершен. Наверно, в это мгновение я влюбился.
– В школе ты производила другое впечатление.
– Какое? Говори честно.
Честно, так честно.
– Ну… ты была высокомерной стервой.
– Так и есть. Девушка и должна быть стервой. Практически сукой.
– Я считаю, что ты никому не должна кем-то быть. Другое дело, если ты сама этого хочешь.
– Хочу.
– Почему?
Она даже смутилась, как будто я спросил ее о чем-то само собой разумеющемся.
– Потому что так я могу добиваться желаемого. Потому что это делает меня сильнее, я чувствую себя независимой.
– Парням такие нравятся…
– Не без этого.
– … до определенного момента.
– До какого? – игриво улыбнулась она.
– Когда захочется взять в жены и завести детей, – просто ответил я.
Она звонко рассмеялась.
– О, Максим, ты такой наивный. Мне пока еще не встречались парни, которые хотели бы женится и заводить детей.
«И могут больше не встретиться» – хотел сказать я, но, к счастью, не сказал, ибо это было слишком жестоко.
Я ответил:
– Один мой друг говорил, что желание иметь детей – отличный признак настоящей любви. Если любишь девушку, не обязательно хочешь от нее детей. Но если хочешь детей от нее – значит, точно любишь.
