В горле встает внезапный комок, и я смотрю в окно, стараясь дышать медленно и глубоко. Вместо этого каждый вдох выходит неровным. В голове раз за разом проносится: «Так нечестно. Нечестно, нечестно. Не. Честно».
Да, я в курсе, что звучу как маленький ребенок, но, блин, как же это все чертовски несправедливо. В «Миньянге» у меня были подруги. Хорошие, с такими девчонками можно и состариться. А что, если я ошибаюсь? Вдруг мы с Касси стали так близки только потому, что годами сидели в одном классе? А теперь, когда меня там нет, она вообще может прийти к выводу, что у нас мало чего общего. И почему мама с папой решили, что меня вот так просто можно выдернуть из единственной школы, в которой я училась десять лет, и бросить в холодную и враждебную среду, где все придется начинать с нуля. Ну почему? Только потому, что туда ходит Джордж Клуни, а значит, это точно самая крутая школа Джакарты. Нечестно. Почему я должна страдать из-за амбиций своих родителей?
Теперь я так расстроена, что у меня нет сил отвечать на сообщения. Да и в чем смысл? Они молчат уже час. Касси наверняка на внеклассных занятиях – она играет на виолончели в школьном оркестре. Шарлот вообще спит небось. Уронив телефон на колени, я прислоняюсь головой к окну.
Стоит мне перешагнуть через порог дома, как мама тут же кидается ко мне.
– Кики-и! – восклицает она, вцепившись в меня и таща через всю гостиную на кухню. – Я купила твой любимый чизкейк с убе и латте на овсяном молоке, знаю, ты их обожаешь. Иди сюда, расскажи, как день прошел.
Глядя на нее, я чувствую, как весь этот отвратительный день обрушивается на мои плечи. А вместе с ним вспыхивает злость, подобно раздутым углям.
– Хреново он прошел. Ненавижу эту школу. Все еще не понимаю, зачем мне надо было переводиться из «Миньянга», – хотя нет, понимаю, потому что ты хочешь, чтобы я, как ты, вечно пыталась подняться в обществе.
Улыбка на мамином лице застывает, и я чувствую укол вины, но ее тут же заглушает злость. Потому что я все правильно сказала.
Мама делает глубокий вдох. Я вижу, как она пытается справиться с собой. Ее бесит, когда я спорю, обычно после этого мне напоминают, что я стала слишком уж западной. Но она справляется со своими эмоциями и снова выдавливает улыбку:
– Да ну, уверена, это просто нервы в первый день. Чтобы тебя да запугали другие дети? Да никогда. Я тебя знаю, ты прекрасно приспособишься.
– Не уверена, что хочу к ним приспосабливаться.
Уголки ее губ опускаются.
– Кики, – вздыхает она.
Но я не могу сейчас с ней разговаривать. Во мне бурлит столько ненависти. Пульс эхом отдается в голове непрерывным и ритмичным «Она виновата, это все она виновата». Черт подери, меня обозвали чумной, кто так себя ведет вообще?
– Я в душ, – перебиваю я. И тут же чувство вины заставляет добавить: – Но спасибо за латте и чизкейк. – Я взлетаю вверх по лестнице прежде, чем мама успевает возразить, и с облегчением выдыхаю, оказавшись в своей комнате. Уверена, мама нажалуется папе, и потом они оба отчитают меня за то, что я не уважаю старших, бла-бла-бла.
В этот момент звякает телефон. Это звук дискорда, и от него я мгновенно подскакиваю и лезу в карман.
>Дрожжебой: Ну как первый день в школе? Выжил?
Внезапно я понимаю, что имеют в виду, говоря, что «открылось второе дыхание», потому что дышать и правда резко стало легче. Улыбнувшись, я пишу ответ:
>Чувачел10:
