Таким образом, освободившись от бренного балласта, душа человека предстает перед судилищем Осириса, окруженного членами загробного суда.
Сердце покойного взвешивается на весах. Это взвешивание представляет собой «психостасию». Ею занимаются Горус и Анубис, между тем как Тот, «писец богов», отмечает результаты на табличке, которую держит в руке. По ту сторону весов сидит гиппопотам, далее на листе лотоса четыре хтонических божества и Осирис на своем троне и над всей этой сценой 42 судьи (см.: 37, с. 240).
По представлению египтян человек состоял из тела (chet), души (Ba), тени (chaibet), (Ren), наконец, «Ка», понятия, которое лучше всего передается термином «Двойник». Представление о Ка наиболее древнее и важное в египетской религии (18, с. 57–95).
«Скульптурные изображения “Ка” имели некоторые характерные признаки, одинаковые для тех случаев, когда оно имело вид двух рук без туловища, и тех, когда оно было целой человеческой фигурой. Эти признаки – посох и знак, причем на посохе изображена голова, а на знаке написано имя человека, с которым связано “Ка”, считавшееся как и при его жизни представителем его личности» (53, с. 231).
Ка – первый экземпляр умершего, его точная копия, со всеми индивидуальными чертами, лишь из более нежной, легкой материи. Это – проекция покойника на «воздушную плоскость». Ка рождается вместе с человеком и всюду следует за ним. После смерти человека он продолжает свое существование и в могиле – это «жилище Ка». «Ка» нуждался в пище и питье, он мог дойти до того, что питался собственными экскрементами и пил мочу (53, с. 28). Поэтому ему делались регулярные приношения всего, что могло ему понадобиться: погребальные службы совершались также для него.
Ба представлялась первоначально в форме птицы, очевидно, это была идея души человеческой. В противоположность двойникам Ба не была связана с гробницей и могла свободно покидать ее.
Широко распространено было в Египте так называемое Осирисово учение о бессмертии; легенда об Осирисе повествует, что, умерщвленный Сетом, Осирис снова был возвращен к жизни при помощи волшебных чар Исидой, Горусом и Анубисом. Эти магические приемы и являются сутью бальзамирования трупа.
Отсюда предполагался вывод: если с телом покойника поступают так, как с Осирисом, то он оживет и его можно будет называть «Осирис имя рек». Чтобы достигнуть блаженства, душа должна слиться с Осирисом и получить от упомянутых выше богов ту помощь, которую они оказали самому Осирису. Райскую жизнь египтяне представляли подобно земной жизни: после смерти египтянина ожидали те же полевые работы и те же молитвы богам, какие привык он исполнять во время земной. Блаженство же его состояло в том, что все ему удавалось и ни в чем никогда ему не приходилось нуждаться (53, с. 230).
Но Античность решительно отходит от тысячелетиями довлевшей над человеком проблемы смерти. Замкнутая цикличность бытия начинает понемногу выпрямляться: жесткое ритуальное время с его концепцией «вечного возвращения» постепенно трансформируется в мифоритуальное, а затем в мифопоэтическое и, наконец, в историческое. В целом для античного искусства в качестве содержательной основы характерен миф в союзе с ритуалом. Но идея постоянного воспроизводства жизни утрачивает свой физиологический смысл. Она приобретает обобщенную форму «акме» – прославления цветения бытия, репродуктивного возраста человеческой жизни. Гомер еще уподобляет соотичей природе: «Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков: Ветер один по земле развевает, другие дубрава, Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают; Так человеки: сии нарождаются, те погибают!» (Илиада, VI, 146–149). Но уже хор у Софокла поет: «Высший дар нерожденным быть; Если ж свет ты увидел дня – О, обратной стезей В лоно вернись небытья родное!» (35, с. 105). Таким образом, смерть ничего не разрешает. Ахилл, тень которого вызвал Одиссей, сетует: «Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле, Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый» (Одиссея, XI, 489–491).
