Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1 - страница 55

, которые дышат, как и все лицо ее, откровенностью, правдивостью, и всегда немножко сосредоточенная в себе. Выйдя замуж, она будет нежной, доброй, плодовитой матерью и, как хорошо выхоленное существо, радовать сердце своего хозяина, даря ежегодным приплодом. Хозяйство, семья, дети – ее призвание и назначение. Самая младшая[275] – это артистическая, исключительная натура. Она находится еще в периоде неопределенных порывов и стремлений. Всем увлекающаяся – и музыкой, и пением, и лошадьми, охотою на зверя с гончими и в одиночку с ружьем и верхом с борзыми, как заправская наездница, ни в чем, ни в одном спорте не уступит мужчине, неустрашимая, остроумная, веселая.

Если бы вы сказали, – выбирайте любую из них, я стал бы в тупик, не зная, на которой остановить свой выбор, которой отдать предпочтение, каждая имеет свои достоинства и свои особые индивидуальные черты, не встречающиеся у других сестер. Я вам чистосердечно повторяю еще раз: нет и нет, то, о чем вы думаете, не может быть. Со школой, с ребятами, с журналом я не расстанусь; это значило бы похоронить навсегда мою любовь, мою поэзию, значило бы отказаться от всего, всего, что мне ближе и дороже всего в жизни; нет, нет, я вижу, что сегодня вы все ко мне предрасположенно несправедливы, почему-то недовольны мною?

– Быть может, я ошибаюсь, Лев Николаевич, быть может, вы еще не проверили себя, не дали себе отчета в чувстве, вас охватившем, но, повторяю, ваше приподнятое настроение, ваше оживленное лицо, ваши блестящие глаза говорят больше, нежели вы сами и все ваши аргументации; во всяком случае, буду рад, если ошибусь. Отбросив ваши утопии о крестьянских девушках, о проектированном однодворческом поселке, повторяю еще раз: если только в вашей жизни совершится тот переворот, о котором идет речь, не забудьте мой горячий завет – не покидайте ребятишек, не забывайте школ, вами созданных, не бросайте начатого вами дела, – закончил Сердобольский.

Лев Николаевич, раздетый, лежа в постели, продолжал горячо оспаривать высказанное предположение и доказывать его несбыточность. Разговор этот затянулся далеко за полночь. Пожелав Льву Николаевичу хороших сновидений и сладких мечтаний, мы пошли на свою половину, в общеучительскую комнату, где разговор продолжался на ту же тему до рассвета. Утром компания наша разъехалась по школам.

Вскоре разъехались, как мы потом узнали, и московские гости. Еще спустя три-четыре недели Лев Николаевич укатил в Москву, как нам говорили, по делам издаваемого им журнала «Ясная Поляна». Через месяца полтора после достопамятного разговора пришло известие, что Лев Николаевич вернулся в Ясную Поляну уже не один, а с молодой женой и в жены выбрал одну из трех сестер, среднюю, ту самую, которую охарактеризовал как примерную жену, мать и домовитую хозяйку.

«Уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало, короче становился день…»[276] Всему на свете свой конец. Учителя уж реже стали наезжать в Ясную Поляну; реже и Лев Николаевич принимал участие в наших субботних съездах; чтение школьных дневников прекратилось, педагогические беседы канули в Лету, графский дом уже не манил к себе, как бывало прежде, учителя старались графа не тревожить в его новых обязанностях и реже туда заглядывали. Если студенты заходили в его дом или в школу, то или по настоянию самого хозяина, или по необходимости: книжки обменять, запастись школьным материалом – бумагою, мелом, грифелями – или получить набравшуюся за неделю корреспонденцию и, обменявшись словом-другим с встретившимся товарищем о настоящем и минувшем, не задерживаясь, как прежде, тем же порядком пускались в обратный путь.