– Азез, ты что-то хотела, маленькая?
Девчушке было около шести лет. Смуглая, очень милая… Прижав куклу к груди, она слегка покачивалась на носочках.
– Пить, – тихо произнесла девочка. – Водичка кончилась…
Евгения нагнулась и чмокнула ее в худую щеку:
– Все в порядке, заинька моя, возвращайся за стол, а воду я сейчас принесу.
Азез помчалась к столу, стоявшему в углу сада; подол ее желтого платьица развевался над маленькими ножками.
– Сирийка, – пояснила Евгения с еле заметным упреком в мой адрес, – одна из тех несчастных сирийских детишек… Что произошло, Невзат, почему ты так взъерепенился? Ты что же, подумал, что она воровка?
Моя несдержанность, конечно же, заслуживала осуждения.
– Нет, прости, все немного не так. Я просто перепутал ее Барби с другой куклой, которую мы нашли на месте преступления. Когда я ее увидел, то почему-то потерял контроль над собой. Прости, я правда извиняюсь. И я вовсе не подумал о ней как о воровке.
На красивом лице моей возлюбленной расплылась понимающая улыбка.
– Понимаю, Невзат.
Ее взгляд скользнул к столу, за которым сидела дюжина человек: женщины были печальны, мужчины подавлены, а дети, как им и подобает, веселились и смеялись, бегали и играли в свои игры.
– Они в очень сложном положении, – пробормотала Евгения. – Я уже сказала тебе по телефону, что время от времени зову их сюда. Они живут в центре для мигрантов в Ферикёе.
С ее губ сорвался тяжелый вздох.
– Погоди, сейчас я им воду отнесу и вернусь. – Она сделала несколько шагов, но потом поспешно развернулась, будто о чем-то вспомнила. – Ох ты боже мой, не думай, что я про тебя забыла… Проходи за свой столик под платан, я уже там накрыла…
– Да ты что? Не переживай за меня, занимайся своими делами.
Пока я шел к столику, мой взгляд вновь упал на Азез. Она что-то оживленно объясняла мальчику, такому же смуглому, как она сама. Я вспомнил мою Айсун. Волосы у дочки были посветлее, чем у маленькой сирийки, да и сама она была покрупнее. Но в чем-то они были похожи. В шесть лет Айсун тоже была очень активной, ее сложно было удержать на месте. Постоянно что-то тараторила, без устали задавала вопросы, на которые ей неважно было получить ответ.
Внутри все сжалось, я больше не мог спокойно смотреть на сирийскую девочку, пришлось отвести глаза.
Евгения, как всегда, расстаралась. Среди разнообразных мезе [24]стояла бутылка ракы, весь вид которой выражал недовольство, что ее все еще не открыли. Сложно было не откликнуться на такой призыв, и в тот момент, когда я уже разбавлял ракы водой, послышался голос Евгении:
– Пожалуйста, не стесняйтесь. Мой дом – ваш дом; если что-то будет нужно, сразу говорите.
Сирийцы смотрели на нее как на святую – с восторгом и глубокой благодарностью. Когда я сделал первый глоток, самый старший из мужчин, сидевших за столом, поднялся на ноги. Высокий и худой, он чем-то напоминал сухое дерево. Сириец говорил так тихо, что я не мог разобрать слов. Видимо, это были выражения благодарности, потому что щеки Евгении зарделись. Моя красавица всякий раз, когда ее хвалили, от смущения готова была провалиться под землю. Но монолог продолжался, и стало ясно, что мужчина перешел на другую тему. Евгения, выслушав его до конца, показала в мою сторону и произнесла:
– Не волнуйся, сейчас мы все расскажем Невзату, он разберется. – И только я собрался сделать второй глоток ракы, они появились у моего стола. – Невзат, позволь представить тебе Медени-бея.
