— Вы не устали, леди Ариадна?
В отличие от своего подчинённого, командующий Ральф хотя бы формально проявлял ко мне участие.
— Нет. — Я смотрела ему в лицо, надеясь, что блеск глаз не выдаст комом стоявшие у меня в горле слёзы. — Я привычна к верховой езде.
— Замечательно, — без улыбки кивнул инквизитор. — Поскольку привалы, кроме обеденного, уставом не предусмотрены, и остановку мы сможем сделать только на ночлег в аббатстве Гладстон.
«Тогда к чему ты задавал вопрос, придурок?» — невежливо проворчал Кэвин. А я лишь сдержанно кивнула в ответ, с тоской подумав, что солнце хоть и перевалило через зенит, но всё равно ещё очень высоко над горизонтом.
«Ничего, Ари. Ты боец, ты выдержишь».
И моё плечо как будто дружески сжала чья-то рука.
14. Глава 14
К тёмно-серым крепостным стенам Гладстонского аббатства отряд подъехал уже в сумерках. Инквизитор Ральф ударил массивной колотушкой в окованные бронзой ворота, и вскоре правая их створка начала со скрипом открываться.
— Приветствую вас, братья! — сипло провозгласил возникший в проёме монах, высокий и худой настолько, что чёрная ряса болталась на нём, как на вешалке. — Да пребудет с вами благословение… — Тут он заметил меня и спешно сотворил знак оберега: — Всеблагой, ведьма!
— Ты ошибаешься, брат, — спокойно отозвался Ральф. — Не ведьма, но заблудшая душа, для которой мы смиренно просим ночлега.
Монах в сомнении пожевал губы, однако всё же посторонился.
— Входите, братья. Я доложу аббату Бенедикту о заблудшей душе, до тех пор же пусть она ожидает во дворе.
«Какое неуважение!» — Я крепко сжала губы, чтобы ненароком не высказать своё возмущение.
«А мог бы и за воротами оставить, — одновременно со мной заметил Кэвин. — Между нами говоря, эта монашеская братия — такие снобы, что редкий аристократ их переплюнет. Хоть и строят из себя смиренных овец».
Снобы или нет, только когда мы с отцом в прошлом году ездили в столицу и по пути останавливались в аббатстве Нотерли, нас привечали, как дорогих гостей. А теперь я была вынуждена стоять посреди двора и ждать дозволения войти, хотя меня откровенно шатало после целого дня, проведённого в седле. И то, что в этом мне составляли компанию инквизиторы, совершенно не утешало.
Но вот из угрюмого приземистого здания аббатства появился уже знакомый нам монах и торжественно провозгласил:
— Аббат дозволяет заблудшей душе получить стол и кров. Однако, чтобы не смущать братию, ей велено не выходить из кельи до самого отъезда.
— Всеблагой непременно вознаградит аббата Бенедикта за доброту и снисходительность к грехам этой заблудшей, — ответил Ральф. И с официальной холодностью бросил мне: — Леди Ариадна, ступайте за досточтимым братом. Винс, сопроводи.
И я молча, с идеально прямой, как на уроке танцев, спиной двинулась следом за монахом.
Келью мне выделили на цокольном этаже — крохотную, с единственным узким окошком почти под потолком. Здесь было холодно и сыро, а всю меблировку составляла деревянная койка с тюфяком, из которого торчала солома, и тонким шерстяным одеялом. Стену над койкой украшал медный знак Всеблагого, позеленевший от времени и влаги; отхожее место в углу прикрывала доска.
«И здесь мне предлагают ночевать?!» — ужаснулась я. И немедленно повернулась к провожатому:
— Святой отец, это такая шутка? Вы осознаёте, что предлагаете благородной леди ночлег, достойный нищенки?
