Леона получила еще с четыре дюжины ударов, пока не приблизилась к нужному ощущению — да и то на самую малость. Неясным было потихоньку зарождавшееся предчувствие, смутным. Все не выходило за него ухватиться да разобрать что к чему. Похоже оно было на чей-то пристальный взгляд в спину, который ты не видишь, но знаешь — глядят, как есть глядят, да дак, что аж зудит меж лопаток. Но точно угадать нужный миг и поймать его, она не успевала.
Время, как всегда, близилось к обеду, когда ребята закончили упражняться. С ристалища они уходили битые, уставшие и грязные.
У Леоны так и не вышло предугадать удар. У Словцена — тоже.
На завтра Дар не отпустил их. Но вот через день позволил им отдохнуть. И ребята, недолго думая, испросили у Гостомысла дозволения отправиться в этот день в княжград. Учитель противиться не стал.
***
Выехали загодя — чуть только отошла утренняя заря, как друзья уже седлали лошадей.
Флокс шагал бодро — застоялся коняга в деннике, радовался долгожданной прогулке. Едва не подгорцовывал нетерпеливый по утру, когда девушка стала седлать его. В леваде-то шибко не нагуляешь, свободно пастись его редко пускали — не послушен он был чужим рукам, разве что Леона сама в поле сведет, да времени уж больно мало было на то, а на дальние расстояния давненько, бедный, не хаживал: Леона с зимобора-месяца не покидала заимку, а чужих седоков он не терпел, не давался.
— Давай после к морю спустимся, — предложил Словцен, когда впереди, в узком лесном просвете, уже показались белые стены княжграда.
Леона поглядела на дальнюю дорогу, что змейкой, ставшей пятнистой от силуэтов путников, бежала с юга к главным воротам. По утру в граде завсегда много народа толпилось: все, кто гостьем въезжал, старались пораньше за стены попасть да скорее дела свои переделать, чтоб засветло успеть в родное село вернуться.
— А давай наоборот, — сказала, наконец, девушка.
— Почему? — парню уже не терпелось заглянуть к посыльным.
— У нас весь день свободен, а дел не много. Лучше после полудня в город зайти, когда народ разъедется. Зачем в толкучку соваться?
Словцен задумался, но все ж кивнул.
Леона хитро глянула на парня и тряхнула поводьями, сжала бока Флокса, пуская коня вскачь.
— Догоняй! — крикнула она отставшему другу.
Словцен широко улыбнулся и ударил пятками, посылая свою гнедую вслед удаляющейся вперед подруге.
И все дальше позади оставался лес, и все ближе становился Белый Град и стелящееся за ним изумрудное море.
***
Друзья привязали лошадей поодаль, чтобы те не хлебнули соленой водицы, и спустились к самой кромке моря.
Леона с наслаждением стянула сапоги и ступила босыми ногами на белый, нагретый на солнце песок. Струйками побежали меж пальцев светлые песчинки, защекотали чувствительную кожу. Девушка зарылась ступней поглубже, нащупывая скрытую внизу влагу, и подняла ногу, с любопытством глядя, как ссыпается в получившуюся ямку верхний слой песчаника.
Словцен расстелил за ее спиной широкий плащ, бухнул поверх котомку с припасенным в дорогу съестным, сел и окликнул подругу. Девушка обернулась, поглядела на разувающегося парня и улыбнулась: отчего-то на душе сделалось вдруг хорошо. Она подошла к нему, уселась рядом и довольно вытянула ноги вперед.
Ребята раскрыли котомку и по морскому воздуху разнесся сладкий запах сдобы, заблестели масляными бочка́ми пирожки с ревнем, забулькал в баклагах золотистый сбитень, медовой пряностью наполнил рты.
