Парень он был
интересный, но с педагогической точки зрения дико запущенный, несмотря на
внешнее благополучие. Учился хорошо, зато вел себя типично по-мажорски, нагло и
вызывающе. Родители развелись, мама-актриса вечно в разъездах, жил со старшей
сестрой. Мне казалось, что под этой его бравадой прячется лютое одиночество и
обида на весь белый свет. Я даже с их классной Фаиной пыталась разговаривать,
но та меня отшила:
«Риточка, ну что ты
так беспокоишься? Все у Мирского нормально. Закончит, в вуз поступит. Ведет
себя так? Ну а что ты хочешь от парня из такой семьи? Может, перебесится, а
может, и нет. А насчет Маши… было бы что, мы бы уже узнали».
Я не могла понять,
дура она или просто до такой степени все пофигу. Сама по себе Фаина была теткой
незлой и предметником сильным, но вот это ее равнодушие меня выводило из себя.
Казалось, что ей не сорок, а все семьдесят, всё давным-давно надоело.
Узнали бы? Ну да,
как же! Можно подумать, я кому-то что-то рассказывала. Даже отцу не сказала,
когда сбежала к нему. Только матери, но та не поверила.
И все-таки я Машку
расколола. Подловила, когда ее в очередной раз вывел из себя Мирский, и
разговорила.
Ох, как же меня
бомбануло! По идее, надо было привлекать школьного психолога и выходить на
комиссию по делам несовершеннолетних, но это и самой Маше капитально могло
встать боком. К тому же ей через месяц исполнялось восемнадцать, да и до
окончания школы оставалось всего ничего. Поэтому для начала решила поговорить с
ее матерью.
Разумеется, та
устроила истерику, грозила пойти к директору. К Валерии Ильиничне в итоге я
пошла сама – превентивно.
«Ох, Рита, тут
палка о двух концах, - сказала та. – Пустить на самотек – может случиться
непоправимое. Влезть – точно так же девчонке можно жизнь сломать. Не знаешь,
что хуже. Будем надеяться, что мать хоть и сучка, но все же прижмет своему
муженьку хвост».
Маша тем временем
подружилась с Кешей, который помогал ей готовиться к экзаменам, а Мирский –
видимо, назло, закрутил с ее подружкой Вербицкой. Они были бы отличной парой,
Маша и Кеша, но что поделать, не искрило. Она была влюблена в Мирского, а Кешка
все так же в меня. За эти два года я хорошо успела его узнать, и даже легкое
сожаление иногда пробегало – что мы вот так не совпали во времени. В нем уже
пробивалась взрослая мудрость, которая и в зрелом возрасте приходит далеко не
ко всем. А еще в нем было настоящее мужское желание помогать, заботиться,
защищать.
Повезет кому-то,
думала я. Жаль, что не мне. И жаль, что у Мишки, который на полтора десятка лет
старше Кеши, эти качества на минималках.
Когда Маша в свой
восемнадцатый день рождения переехала в квартиру покойного отца, я выдохнула с
облегчением. Оказалось, что он еще и денег ей оставил прилично. Хватило бы
поступить на платное в мед, но она готовилась как черт и прошла на бюджет. Я
гордилась ею так, будто она была моей… ну не дочерью, конечно, но младшей
сестрой как минимум.
Пожалуй, больше
всего я беспокоилась, как бы ее не сбила с плана любовь-морковь, потому что с
Мирским они с младшешкольного этапа все-таки перешли на вполне взрослый. Был
там у них какой-то спор – что Маша хорошо сдаст математику, и она выиграла.
Деталей я не знала, но после этого все у них и завертелось. Надежду давало лишь
то, что амбициозные перфекционисты вряд ли пустили бы по звезде завоеванные
возможности ради чувств.
