Лети за вихрем - страница 41

– Мама… – при попытке сесть ребра отозвались болью. – Что с нами теперь будет?

– Все будет хорошо, Бернхард, – мать ласково кивнула. – Мы выживем. Мы уже выжили.

– Я – Бржетислав! Как древний князь…

– Ты – мой князь, – графиня присела рядом, обняв сына за плечи. – Самый сильный и самый смелый. Когда-нибудь ты станешь великим и прославишь наш род.

От вдовы здорово пахло мятными каплями и черным корнем, который она держала на дальней полке на случай истерик у взбалмошной Итки. Снаружи еле заметно потянуло дымом, мать подошла к окну, задумчиво посмотрела с минуту, задернула тяжелую портьеру. Потом снова повернулась к сыну:

– Поешь, мой хороший.

– Мне тяжело есть, мам, – ответил мальчик. – Ребра болят. Молока бы…

– Хорошо, – графиня снова улыбнулась. – Сейчас принесу.

Когда мать закрыла за собой дверь, он, собрав волю в кулак, чтобы не завыть от боли, бочком слез с кровати и подошел к окну. Во внутреннем дворе замка горел небольшой, но жаркий костерок, с ним рядом стоял давешний монах, отец Дитмар, с открытым сундучком в руках. Он по одной вынимал оттуда красивые свитки с печатями, разворачивал, внимательно читая. Некоторые возвращал обратно в сундучок, но большинство – беспощадно скармливал огню. Всего-то неделей раньше мальчик видел этот сундук стоявшим, как всегда, на полке в отцовском кабинете. Отец объяснял: там хранятся важные документы, и прикасаться к сундучку можно только ему самому и маме.

Скрипнула дверь, в комнату вошла мать с кувшином в руках.

– Вот твое молоко, сынок. Свеженькое, со сливками…

Увидев, на что он смотрит, графиня осеклась.

– Что он делает, мама? – мальчик повернулся к ней. – Зачем он сжигает наши грамоты?

– Мы… мы переходим в мой род, сынок, – голос Ульрики едва заметно дрогнул. – Так надо. Через неделю, когда ты окрепнешь, мы с тобой и отец Дитмар поедем в Вену, на аудиенцию к императору… Это опасно, но нам придется.

***

Час спустя тот самый сундучок, лишившийся двух третей содержимого, оказался на старом месте. В кабинете отца, казненного хозяина замка, тело которого в тот же вечер принесли с холма слуги, опустив в заранее приготовленную могилу в замковом склепе. Наскоро отпели и закрыли тяжелой плитой: ни к чему домочадцам смотреть на того, кто не сносил головы.

Месяц спустя мать с блестящими (от радости ли?) глазами положила в сундучок еще один свиток – новенький, дорогого белого пергамента, скрепленный печатью с черным орлом.

– Ты теперь глава нашей ветви рода, сынок, – графиня погладила мальчика по отросшим русым вихрам. – Замок и земли закрепляются за тобой, молодой граф фон Рудольштадт из Богемской ветви нашего Дома: по закону я буду управлять ими до твоего совершеннолетия, но потом все станет совсем твоим. Тебе разве что придется выделить приданое твоим сестренкам, юным графиням Ютте и Элоизе, но ты ведь не станешь жадничать, правда, Бернхард? – она улыбнулась.

– Меня зовут Бржетислав! – от ярости его голос срывался. – И я знать не хочу никаких владений и ничьих приданых, понятно?! Глава нашего рода – папа, граф Вит из Подебрад!

От пощечины голова мальчика так резко дернулась вправо, что в шее хрустнуло: графиня Ульрика была крепкой дамой и никогда не жаловалась на слабость в руках.

– Замолчи и будь, наконец, мужчиной! – ее голубые глаза сузились от злости. – Ты хочешь смерти, сынок? Кому: мне, себе, девочкам? Выбирай! Твой отец погиб, – но он хотел, чтобы ты жил! Чтобы мы все…