Лети за вихрем - страница 43

Молодой граф так и не смог вспомнить, как и когда он его покинул. Сегодня? Вчера? В прошлом столетии?..

Легкие шаги по склону заглушил шелест качающихся кустов, – ровно там, где век назад взбирался на холм мальчик, что успел к смерти своего отца… Времена изменились, и сейчас он отдал бы душу за то, чтобы дитя, что явится сюда, никогда не увидело ничьей смерти.

***

Небо над дорогой светлело все больше. Вот-вот луч солнца покажется из-за края земли, позолотив то, что успело дотянуться ближе к небу: одинокий дуб на холме средь леса, башни замка на другом холме…

Не очень-то понимая, зачем это делаю, я сошла с дороги, спустилась в заросшую мокрым папоротником ложбину, цепляясь за молодые деревца, полезла по склону. Голова все еще кружилась; кожа меж ключиц саднила, будто содранная. Вот вершина холма, лесная трава и черный камень на корнях дуба… И рядом, совсем рядом – белеющая в полумраке человеческая фигура.

Он обернулся, заслышав мои шаги. Сумрак предутреннего леса, в котором свет пока только угадывался, не был помехой зрению, ведь в этом человеке был свет – свой собственный. Он стоял под дубом – тощий, как многие молодые парни, прямой и стройный, как почти все господа; я четко видела его темные, как самые глубокие озера, глаза, растерянную неуловимую улыбку, белую, словно из лунного света вытканную рубашку…

Снова забыв поклониться, я радостно улыбнулась и выдохнула:

– Здравствуйте, барин.

– Ведьмочка, – молодой барин шагнул ко мне. – Господи, дитя, почему ты снова бродишь одна по лесу? Жилье далеко, – выходит, ты здесь с ночи… Ты прячешься, у тебя какая-то беда? Скажи, не бойся.

Я помотала головой, продолжая улыбаться. Видимо, вид у меня был вполне себе счастливый, а потому тревога на его лице сменилась улыбкой – сначала неуверенной, потом уже более радостной:

– Так ты… Может, ты с шабаша возвращаешься? С колдовства?

– Ага… – я пыталась быть посерьезней, но губы сами собой растягивались в улыбке до ушей. Не знаю, отчего. То ли я так долго искала этой встречи, и все повторилось, то ли что еще, но мое сердце сейчас просто переполнялось радостью, которая, пела, звенела и вытекала через край, как лесной родник. – С колдовства. Я папоротник искала.

– И как, нашла? – барин тоже улыбался. – Иванова ночь, заветное время… Он и в самом деле цветет? Имей в виду: этого не может быть.

Вот так: рассказать людям, – не поверят. Нипочем не поверят, если не видели, как он нес на руках маленькую дочь цыганки и пел ей песенки. Как заворачивал меня в свой кафтан, чтобы не мерзла…

– Да, – моя рука сама собой потянулась к нательному кресту, рядом с которым висел оберег. – Еще как цветет. Да неужто вы не видели? Вы сами-то здесь не за этим же?

Отчего-то при этом вопросе его улыбка словно погасла, барин молча покачал головой. Я прищурилась и глянула на него особо, как тогда… Нет, ничего не изменилось. Вихрь, кружащий на вершине холма, касающийся неба. Светящийся ярче сотен свечей, заметный мне и незаметный большинству прочих.

– А… Тогда зачем? – выдохнула я.

Молодой граф грустно глянул на меня, вздохнул и произнес одно-единственное слово:

– Не помню.

Вот так, и вся его радость куда-то пропала, – словно ножом отрезали. Я поняла: он солгал мне. Нет, не со зла, еще отчего-то – тайного и страшного, того, что мне не надо знать, потому что лучше и вовсе поберечься от такого знания.