Лиариэль и сердце Ветролеса - страница 4

Зов повторился. Теперь он доносился оттуда, где начинался Крайний склон – граница деревни и дикого леса. Туда, куда нельзя было ходить без старших. Туда, где, по легендам, жило всё забытое. Сердце сжалось, но ноги сами понесли Лию вперёд. Она двигалась между домами, будто сквозь дым, стараясь не дышать слишком громко. Там, на краю, где обитые мхом тропинки переходили в скрученные корни древнейших деревьев, стояла фигура. Почти невидимая в темноте, она была выше обычной феи, обёрнута в длинные плащи, словно сотканные из теней. Лицо скрывал капюшон. Воздух рядом с ней дрожал, как от жара, но становилось только холоднее. Лия замерла, не в силах отвести взгляд. Хотелось бежать, но ноги не слушались. Фигура чуть наклонила голову. Вокруг её ног земля начала потрескивать. Из щелей поднимался чёрный пар – густой, как зола, но шевелившийся, будто живой. Треск усилился. Почва застонала, будто лес хотел остановить это, но не мог. Из темноты донёсся шёпот. Слова были непонятны, но отзывались внутри – как дрожь, как тоска, как забвение.

И вдруг – прямо в голове, как удар:

– Ты меня слышишь?

Голос был одновременно мужским и женским. Старым и юным. Он не принадлежал фигуре. Он принадлежал… лесу? Или подземью? Или чему-то, что спало слишком долго. Лия отшатнулась, сердце колотилось в груди, как пойманная птица. Она сделала шаг назад – и корни под ногами затрещали. Шёпот усилился. Фигура в плаще приблизилась.

– Нет! – выдохнула она, развернулась и побежала, не разбирая дороги. Капли росы жгли босые ступни, мох цеплялся за ноги, как липкая паутина. Ветви хлестали по лицу, но она не останавливалась.

Она выбежала на знакомую улочку деревни – и только тогда позволила себе остановиться. Сердце стучало так громко, что казалось: его слышит весь Ветролес. Её дыхание постепенно замедлялось. Тишина вокруг становилась всё плотнее – будто сама ночь затаила дыхание, прислушиваясь. И тогда Лия заметила: у самого порога, прямо на земле, лежал лепесток. Она подошла ближе и наклонилась. Лепесток был тёмным, почти чёрным, с тонко мерцающими прожилками. Он оказался тёплым на ощупь, как будто только что упал с чьей-то ладони. Пах он не цветами – а пеплом и тишиной.

Лия сжала его в ладони и медленно выпрямилась. Ночь оставалась безветренной, но в ней что-то изменилось. Лес больше не спал. И Лия – тоже.

Всю ночь она пролежала под плетёным покрывалом в углу веранды, свернувшись не от холода, а от чего-то беспокойного внутри – тягучего, мутного, непонятного. В груди тяжело пульсовала глухая тяжесть, словно под рёбрами спрятался комок сырой земли. Лия сидела, обхватив колени, будто хотела удержать это чувство, не дать ему расползтись по телу. Глаза жгло от недосыпа, волосы спутались, но возвращаться в постель не хотелось. Мир вроде бы оставался прежним, но в нём что-то сместилось – как будто ушло вглубь, стало незаметным, но другим.

Лия почувствовала лёгкий толчок под ногами – не звук, не колебание ветра, а нечто иное. Пол под ней дрогнул, едва ощутимо, почти нежно. Она замерла. Это был не скрип древесины и не шаги фей на ветвях – это был пульс, идущий снизу, из самого основания дерева. Словно в глубине, под корнями, билось что-то живое. Пульсирующее движение, будто в корнях билось живое сердце.

Сначала она решила, что это просто усталость. Ночь была беспокойной, полной обрывков снов и ощущений, не имевших формы. Но дрожь повторилась. Лия осторожно встала, ступила босыми ногами на ступени и спустилась вниз – туда, где мох был особенно густым, а земля – ближе, теплее, живее. Она опустилась на колени и прижала ладони к мху – и в этом касании, почти незаметно, что-то изменилось. Из глубины тишины, как ответ без слов, донёсся отклик. Это был не голос, не звук и не шорох, а нечто иное – едва различимая мелодия, будто рождённая самой землёй. В ней не было слов, но был ритм – не тревожный, а плавный, убаюкивающий, как дыхание спящего леса. Лия не понимала, откуда взялось это ощущение, но в глубине сознания что-то отозвалось – древнее, забытое, как свет, пробившийся сквозь давно запертое окно. Казалось, она уже слышала эту песню – не в детстве, не во сне, а когда ещё была лишь замыслом, дыханием мира. Она затаила дыхание, боясь спугнуть хрупкое звучание. Сердце билось чаще, откликаясь на невидимую волну. Лия склонилась ниже, и её ладони глубже вжались в мох – тёплый, как живая кожа. Ничто не шевелилось: корни спали, листья не двигались, даже воздух будто стеснялся шевелиться. А песня продолжала течь сквозь землю и сквозь неё – медленно, размеренно, с той древней мощью, что не нуждается в словах.