– Да, – горячо подтвердил Шелк, – и от слов своих не отказываюсь.
Кровь рассмеялся:
– Не стоит хлопот. Но вот что мне любопытно, а прежде настолько удобного случая расспросить об этом одного из вашей братии не представлялось. Разве просветление – не почти то же самое, что одержимость?
– Не совсем, сударь, – глубокомысленно закусив нижнюю губу, проговорил Шелк. – Видишь ли, сударь, в схоле нам преподали простые, вполне удовлетворительные ответы на все подобные вопросы. Чтоб сдать экзамен, ответы надлежало вызубрить наизусть, и сейчас я с трудом одолел искушение процитировать их тебе заново. Однако в действительности эти вещи – то есть просветление и одержимость – отнюдь, отнюдь не просты. По крайней мере, просветление: об одержимости мне известно не так уж много, а некоторые из самых авторитетных иерологов держатся мнения, будто сие явление потенциально возможно, но фактически не существует.
– Ну, отчего же? Говорят, в таком случае бог надевает человека, словно рубашку. Ну, если некоторым из людей такое под силу, то уж богу-то наверняка!
Заметив, как Шелк переменился в лице, Кровь снова расхохотался:
– Похоже, ты мне не веришь, патера?
– Я никогда не слышал о таких людях, сударь, – ответил Шелк, – однако твоих утверждений, что они существуют, оспаривать не стану, хотя сие и кажется невероятным.
– Ты еще молод, патера. Не забывай об этом, если хочешь избежать кучи ошибок, – проворчал Кровь и искоса взглянул на пилота. – Эй, Гризон, куда смотришь? Займись-ка этими путтами: нечего им лапать мой глиссер грязными лапами!
– Ну а просветление…
Шелк почесал щеку, припоминая кое-что.
– Ну, с этим, по-моему, сложностей быть не должно. Тут попросту вдруг узнаешь кучу всякого, чего не знал раньше, разве не так? – Сделав паузу, Кровь пристально взглянул в лицо Шелка. – Такого, чего не можешь объяснить… либо мог бы, хотел бы, да не позволено, а?
Мимо проследовал патруль стражи: пулевые ружья за спинами, левые руки покоятся на эфесах сабель. Один из стражников, повернувшись к Крови, почтительно коснулся козырька зеленой фуражки, залихватски сдвинутой набекрень.
– Объяснить сие нелегко, – отвечал Шелк. – Одержимость неизменно чему-либо учит – порой доброму, порой дурному. По крайней мере, так говорили наставники в схоле, хотя мне лично в это не верится… Ну а в просветлении заключено гораздо, гораздо большее. Я бы сказал, все, что под силу выдержать теодидакту.
– Именно это с тобой и произошло, – негромко резюмировал Кровь. – Просветленностью из вашей братии похваляются многие, но у тебя вроде бы все честь по чести, что ни слово, то лилия с языка. На тебя вправду снизошло просветление… по крайней мере, сам ты искренне так полагаешь. Думаешь, что снизошло.
Шелк невольно подался назад, едва не сбив с ног одного из зевак.
– Я не называл себя просветленным, сударь.
– И не надо: у тебя, можно сказать, на лбу все написано. Так. Я тебя выслушал, а теперь послушай меня. Эти три карточки – не даяние на священную жертву или на что там еще. Я за ответы на вопросы тебе плачу, и вот этот из них последний. Расскажи-ка, и сию же минуту, что есть такое «просветление», когда оно на тебя снизошло, а главное, почему. Карточки – вот, видишь? – добавил Кровь, вновь развернув сверкающие прямоугольнички веером. – Объясни, патера, что да как, и они твои.
Шелк, поразмыслив, выдернул карточки из пухлых пальцев.
