Буратино замолчал. Наверное, он вспоминал что-то свое, старое, что нам знать пока не дано, а может, и вовсе не нужно. Его, буратиновские, знания, были старше нас лет, казалось, на сто.
– Мы очищаемся через грехи, смывая с себя грязь. После покаяния мы делаемся в разы чище, чем были до падения. Но на мокрую кожу грязь липнет сильнее и въедается глубже. Именно поэтому мы не имеем права вновь свершать то, в чем только что раскаялись. Потому что теперь одной только воды будет недостаточно. Придется тереть кожу песком, землей, скрести ее камнями. Грязь уже проникла до самой кости, до крови и отправилась гулять по венам. Погрязнуть в грехах – то же самое, что получить заражение крови.
Даша смотрела в землю, сжав свой маленький нательный крестик пальцами.
***
По лесу мы шли долго, и постепенно чувство растерянности сменилось радостным воодушевлением. Особенно после того, как Фред рассказал мне, что на самом деле мы идем вовсе не за молоком. Нет, конечно, в деревне было вкусное парное молоко, мы непременно его купим, но еще там был ядреный семидесятиградусный самогон.
– Одевайся, – сказал Фред. – Скоро деревня начнется.
Мы купили свежего молока, потом нашли нужный дом и взяли полтора литра чистого самогона. Но стоило нам вернуться в лес, как хлынул дождь и началась гроза. Мы бегом кинулись назад, вспомнив, что по дороге нам попадался недостроенный кирпичный дом.
Здесь кто-то повыбивал стекла – все кругом усыпано осколками. У меня-то были с собой сандалии, а вот у Фредди – нет. Поэтому первым делом я принялась извлекать мелкие стеклышки из его пораненных ступней. Гроза усиливалась. Стало холодно. Мы решили немного выпить, чтобы согреться. При детальном осмотре карманов выяснилось, что на закуску у нас только маленькая карамелька. Но выбирать не приходилось, уже начинали сильно мерзнуть руки – и мы разделили конфету на двоих, чтобы хоть чем-то закусить.
А потом дождь кончился. Мы отправились назад, уже изрядно пьяные, по пути поедая сыроежки. И надо такому случиться, что посреди леса мы стопанули какой-то камаз, который довез нас до самой Радуги. Слава богу, потому что становилось уже совсем темно. Наутро мы не понимали, как оказались в одной палатке.
– Не стыдно тебе?
– Отстань.
– А ты знаешь, какая Даша набожная? Фред у нее первым мужчиной был.
– Знаю.
– Когда они ложились рядом, она снимала свой крестик и прятала его под подушку.
– А… где она?
– Ушла.
– Куда?
– Домой. Рано утром, только солнце появилось. По трассе пошла.
– Одна?..
– Да.
– Мне тоже лучше уехать.
– Знаю.
И я уехала. Вместе с Фредом. Три дня мы не могли двинуться с места, вся трасса была забита – ведь сезон кончался. Под мостом ночевали, из болотца пили, на траве валялись… Только было почему-то не слишком весело.
Странно, но в Москве Фредди стал казаться сутулым и жалким. Очень скоро я поняла, что у нас ничего не получится.
– Да не, с Дашей все нормально. Она добралась до Чебоксар без приключений.
– А Фреда ты больше не видела?
– Нет. Но недавно встретила Льва. Он сказал мне, что Фредди повесился. Чуть больше месяца назад.
Самокрутка тринадцатая
Сорная трава
Поднявшись на пятый этаж, я вдруг похолодела: ключи. Ладно, в кармане нет, наверное, в рюкзаке. А, ну, значит… значит… В другом кармане?
И тут я вспомнила: провожая меня на Радугу, Хельга мои ключи конфисковала.
– Ты их обязательно потеряешь, ворона растакая!
Что ж, она, возможно, была права. Потому что телефон я все-таки потеряла.
