Звонок. Чего они там копаются, спят, что ли? Время-то уже – часа два, наверное. Звонок. Рыжий орет. Отдаленно как-то… Неужели с кухни? Значит, заперт? Значит, дома никого нет.
Вот черт. И что мне теперь делать?
Бедняга Рыжий, орет, аж надрывается. Знает, наверное, что это я вернулась, что с дороги устала, хочу есть и спать. Где же они?
Я присела у дверей и стала ждать.
***
Меня разбудило чье-то тормошение.
– Эй, Полинка, ты чего тут, спишь, что ли?
– Да… Я чуть задремала. – За окнами было светло.
– Блин, а чего не предупредила, что домой едешь?
– Телефон потеряла.
– А голову не потеряла? Ты чем думаешь вообще? Ладно, заходи давай.
Странный тон. Не похоже, чтобы меня тут сильно ждали. Что случилось-то?
Валька прошел мимо и даже не поздоровался.
– Привет, – сказала я ему в спину.
Он пробормотал что-то невнятное и ушел в кухню. Следом зашла Хельга. Лица у них были напряженные и сердитые.
– Эй, вы чего? – крикнула было я, но кухонная дверь захлопнулась прямо перед моим носом. Остолбенев, я не решилась войти. Пойду спать, что делать-то еще.
С кухни доносились какие-то крики и ругательства. Мне было не до сна. Хотя, похоже, не мне одной. Дверь резко отворилась и тут же с грохотом встала на место. Шибалов, шумно пыхтя, зашнуровывал ботинки.
– Валь, ты куда?
Он бросил на меня злобный взгляд и, хлопнув дверью, вышел.
Листок с Ценными Руководящими Указаниями, описав в воздухе широкий круг, спланировал к моим ногам.
***
Патаки сидела у окна и молча курила.
Я долго не решалась подойти и заговорить, но в конце концов тревога пересилила страх, – и я спросила:
– Хельга, что происходит?
Она подняла на меня воспаленные глаза и сказала:
– Ничего.
– А Валя зачем ушел?
– За хлебом.
У меня возникло непреодолимое чувство, что надо мной издеваются.
– Это вы из-за меня?
– Ты-то тут при чем? Шибалов просто с жиру бесится. Придурок. Пошляется и вернется. Пусть подышит кислородом, ему полезно.
И, выпуская дым носом:
– Ой, Валька дурак-дурак-дурак-дурак-дурак…
***
Я помню, как Хельга впервые упомянула имя Шибалова. Мы тогда возвращались с сейшена, вроде, зимой это было. А может, и не зимой. Осенью. Точно осенью. Тогда Олька только переехала в новую квартиру – и меня звала.
– Полинка, давай вместе жить, сейшенить будем, я на дудке, ты на колпаке! Весело будет, давай, у меня такая квартира клевая, дворик милый. А то я помру с тоски одна.
Конечно, я с радостью согласилась. Через неделю у Патаки подозрительно загорелись глаза.
– Валька такой клевый, такой клевый! Тебе надо познакомиться с ним! Он тебе понравится!
Когда мы «нечаянно» встретились возле дома и первый раз вошли втроем, Хельга, смешно морща лоб, поднимала глаза к потолку:
– Правда же, Валька милашка?..
«Милашка» носился по кухне – необъятно-толстый и веселый:
– А ты не бей, не бей кота по пузе – раз!
Кота по пузе – два! Кота по пузе – три!
А ты не бей, не бей кота по пузе – раз! —
Кота по пузе мокрым полотенцем!13
Патаковна сидела на полу, обхватив колени, и восхищенно наблюдала за его ночным кухонным полетом. Вот Валюша курицу разделал, вот он ее в духовочку поставил, ой, а как вкусно, мамочки, вкусно! Вкусно!
– Что б я каждый день так ела! – воскликнула Хельга после ужина.
Слово хозяйки закон. С тех пор Шибалов стал жить с нами под одной крышей и делить Хельгин матрац.
Иногда они, заговорщически улыбаясь, перетаскивали свой матрац на кухню, зажигали много маленьких свечей и всю ночь шептались.
