К примеру, мать объявляла, что им совершенно необходим плоский телевизор вполстены. Она брала бумагу и карандаш, звала сына, усаживала его возле себя и диктовала, какие траты и на какой срок в их семейной казне следует сократить или искоренить. Памятка пришпиливалась к дверце шкафа и её положения неукоснительно соблюдались до обозначенной даты. Но весь абсурд замысла вскрывался лишь тогда, когда только что купленный телевизор вешали на стену. Мать писала очередной регламент и в нём запрещала его включать до и после определённого часа, как будто ограничения, связанные с покупкой, и были смыслом покупки. Иногда на шкафу висело с дюжину самых странных инструкций.
За любым нарушением следовала репрессивная достоевщина: вначале устраивалось дознание на тему того, что именно заставило Юрку преступить родительские заветы; далее путём перехода от политики гневных упрёков к пренебрежительному молчанию осуществлялся сам факт наказания, а завершалось всё совместной молитвой или поднадзорной беседой с батюшкой в местной церкви.
Плоды экзотичного воспитания имеют специфический вкус. С детства Юрка привык с особым трепетом относиться к всевозможным догматам, приказам и нравоучениям: вступая в диалог, он всегда неосознанно ставил себя в подчинённое положение, и ещё ему казалось, что любое устремление к цели непременно означает страдание. При этом удивительным образом он рос открытым, светлым ребёнком. По причине вынужденного многолетнего пребывания в двух параллельных средах, – в школе и дома – он, гибкий как молодое деревце, рано выучился принимать жизнь в самых разных её обличиях. Да, он видел щедроты внешней действительности и, сравнивая её с квартирой, понимал всю нелепость заведённых у них порядков, однако он видел и то, что в этой квартире прозябает родная душа, тогда как насыщенный соблазнами город вполне бесчувствен и грозит проглотить его без остатка. Со временем, глядя на мать, Юрка всё более убеждался, что её своенравность имеет корнем серьёзное психическое расстройство, но с тем всё настойчивее заявляла о себе и мысль, что у него нет никого ближе её, и значит он, любящий сын, должен озаботиться врачеванием. Так, в надежде остановить прогрессирующее безумие матери, Юрка выработал «Доктрину спасения», она состояла из трёх пунктов:
1.) Дабы не расстраивать мать, я обещаю свято блюсти устанавливаемые правила, ибо каждая новая причуда позволяет ей мириться с несовершенством бытия;
2.) В то же время нельзя забывать, что за окнами действует город, населённый здоровыми, жизнелюбивыми людьми. И, поскольку я её сын, я могу служить посредником между городом и квартирой;
3.) Поэтому я обещаю употребить весь свой ум, свои таланты и недостатки на то, чтобы привнести краски мира в наш склеп, и тем самым обратить тщательно выстраиваемые ею бумажные стены в ворох пустых формуляров.
Изложив «Доктрину…» в письменном виде, он спрятал листок под подушку и по утрам, как символ веры, проговаривал её вслух, а, приходя в школу, сейчас же старался претворить в словах и поступках.
Прежде, хотя и мечталось ему стать точкой узлования коллективной заботы, он словно бы исполнял чье-то злое воление, всегда отстоя в стороне от толчеи и гомона человечьей толпы. Теперь же у него появилась ясная цель и, он схватился на том, чтобы так или иначе войти в круг одноклассников, дабы при их участии вернуть матери радость существования. Замеченное всеми, это стремление стать своим, мгновенно в глазах окружающих превратило Юрку в шута с придурковатыми мотивами и убеждениями. Но он легко принял и эту роль – лишь бы не отвергали.
