Вот одноклассница обещала выдрать Хельге все волосы, если та еще раз посмотрит в ее сторону. Впору обидеться или испугаться, да так ли повел бы себя МС? Он бы не устрашился угрозы, потому как наверняка знал, откуда на самом деле исходит эта злоба. И юная Мантисс задумывалась о предпосылках поведения враждебной школьницы.
Вот преподаватель, сцепив руки за спиной, объявляет о городском конкурсе и предлагает классу принять участие. Добровольное, по желанию. Но взгляд его выражает совсем другое, и МС обратил бы на это внимание. В действительности учитель сам выберет претендентов, если добровольцы не объявятся, и по его стремительно оценивающему взору можно даже предположить, чьи имена он назовет в ближайшие несколько минут.
И это только начало. Чем дальше, тем умнее становился невидимый МС… и тем отчаяннее Хельга билась над загадками поведения людей. Нельзя же отставать от этого хитреца! Образ опасного обитателя комнаты за стеклянной стеной превратился в нелюбимый учебник с задачами. Садиться за них ох как неприятно! Каждый раз юная Мантисс натыкалась на более сложное условие и ощущала себя жалкой, обессиленной девчонкой, пасующей перед трудностями. Но чем дальше она продвигалась, тем увереннее становилась. Призрак МС всегда стоял где-то на ступень или две выше, и Хельга стремилась подтянуться на ту же высоту.
Таким образом, все эти годы он словно находился рядом. Распалял фантазию, будил по ночам, дразнил из темноты, подсказывая, что сделал бы в безвыходной на первый взгляд ситуации, вынуждал Хельгу еще больше ненавидеть и вместе с тем уважать его. Если бы Мантисс спросили, почему она заинтересовалась психологией, ответ «Беру пример с отца» был бы лишь частичной правдой. В этом была вина и МС, чей непостижимый образ мыслей Хельга тщетно силилась познать.
Вот только ей хватало представлений об этом чудаке. До письма Уильяма Траумериха она никогда по-настоящему не планировала возвращаться в ту полутемную комнату, где Эдгар оставлял ее для общения с МС. Не ставила таких целей и ничего не делала, чтобы приблизиться к нетипичному институту и хранящимся внутри тайнам. Хельга фантазировала, что бы она сказала или спросила у монстра из детства, но сама не верила в то, что подобная то ли удача, то ли беда поджидает где-то в будущем.
Когда доктор Траумерих позвал Мантисс, а также помог ей влиться в работу института, в душе Хельги начали прорастать противоречия. Она была зависима от образа МС, но не от него самого. И оказавшись так близко к нему, отделяемая несколькими дверьми от оригинала, чьи мириады призрачных воплощений светили ей путеводными звездами, Мантисс и сама не знала, чего желает. Она не рвалась вновь переживать ужас коммуникативного акта с МС и одновременно не могла отрицать: если появится возможность встретиться с ним, упускать такой шанс было бы… попросту глупо. Не говоря уже о том, что у нее назрел весьма личный вопрос к старому знакомому. К чему бы это ни привело, Хельга не сумеет сказать «нет». Никогда.
Тот месяц, что Мантисс проработала в должности штатного психолога минус второго этажа, она пребывала в состоянии ребенка, которому запрещают заходить в страшную темную комнату с секретами взрослых. Ребенку и самому не особо-то хотелось туда, но чем больше ему запрещают, тем соблазнительнее мысль о крохотной вероятности подглядеть в щелку: что же там вытворяют эти взрослые и почему неприступность комнаты так важна для них?
