Прошло несколько дней. Дни были ясные, осенние, пахли яблоками и дымом. Лука все так же выходил на берег и смотрел на далекий белый маяк. Он махал ему рукой, как старому другу. Но ему этого было уже мало. Ему казалось, что его приветствие тонет в широкой реке, не долетая до того берега. Ему хотелось послать Марине что-то настоящее. Что-то, что она могла бы взять в руки.
Он нашел на берегу удивительный камушек – плоский, гладкий, с белой полоской, похожей на улыбку. «Вот бы его отправить Марине!» – подумал Лука. Он размахнулся изо всех сил и бросил. Камушек весело проскакал по воде несколько раз – плюх, плюх, плюх – и утонул. До другого берега было еще очень-очень далеко.
Лука вздохнул. Река была такая большая и сильная. А он такой маленький.
С этой тихой грустью он пришел в мастерскую дедушки Захара. Дедушка сидел на своей низкой скамеечке и вырезал из дерева ложку. Его руки, большие, в морщинах и мозолях, двигались плавно и уверенно. Вжик, вжик, – пел острый нож, и из-под него выбегали тугие, пахучие завитки стружки. В мастерской всегда пахло лесом и покоем. Лука сел на порог и молча смотрел на работу деда.
– Что сердце печалит, внучек? – спросил дедушка, не отрывая глаз от работы. Он всегда чувствовал настроение Луки без слов.
– Река, – тихо ответил Лука. – Она такая большая. Ничего не докинуть до маяка.
– Это правда, – кивнул дедушка. – Рукой не докинешь. Рукой мы можем только крестным знамением осенить тот берег да помолиться. А для дел, что одной руке не под силу, Господь дал человеку голову, чтобы думать, и дерево, чтобы мастерить.
Он отложил в сторону почти готовую ложку и посмотрел на Луку своими светлыми, как осеннее небо, глазами.
– А лодочка доплывет? – с надеждой спросил Лука.
– Та, что с душой сделана да с молитвой пущена, доплывет, – ответил дедушка.
Он встал, подошел к поленнице, где у него хранились самые лучшие, самые сухие деревянные чурбачки, и долго выбирал. Наконец он взял небольшой брусок светлого дерева.
– Вот, липа, – сказал он, протягивая его Луке. – Понюхай.
Лука взял брусок. Он был легкий, теплый и пах медом.
– Липа воду любит, – продолжил дедушка. – Она легкая и послушная, не тонет. Из нее мы и сделаем твоего почтальона.
И работа началась. Это было похоже на таинство. Дедушка Захар не просто резал дерево. Казалось, он разговаривал с ним, просил его принять нужную форму. Сначала он несколькими точными ударами топора обтесал все лишнее. Потом взял в руки нож и стал выводить плавные очертания лодки. Лука сидел рядом и, затаив дыхание, смотрел, как из бесформенного куска дерева рождается маленькое суденышко. Оно было изящным, с чуть приподнятым носом, чтобы не бояться волны.
– Ну-ка, мастер, принимай работу, – сказал дедушка, протягивая Луке лодочку и маленький кусочек сухой шкурки, похожей на пергамент. – Теперь твоя очередь. Ты ей душу согрей, погладь ее, чтобы ни одной занозы не осталось, чтобы гладкой была и воду любила.
Лука очень осторожно взял лодочку. Она уже была живой, но еще немного шершавой. И он стал ее гладить шкуркой. Он гладил ее бока, ее донышко, ее носик, вкладывая в это простое дело всю свою надежду, всю свою дружбу к далекой девочке с маяка. Дерево под его пальцами становилось теплым, гладким и шелковистым.
Когда он закончил, дедушка улыбнулся и маленьким острым стамеской сделал в середине лодочки небольшое углубление – трюм для будущего письма. Потом просверлил крошечную дырочку для мачты.
