Юрков ядовито хихикнул.
– Кичатов сказал бы – как ошпаренный стасик.
После чего он счёл нужным пояснить, с удовольствием наблюдая за тем, как присутствующие реагируют на его слова:
– Стасиками, чтобы вы знали, на судах в море называют тараканов.
Софья Алексеевна брезгливо поморщилась.
– Фу, какая мерзость! К чему такие подробности?
Никого не слушая, Вера продолжала изливать свой гнев.
– Она едва не сбила нас с ног, словно мы с Павлом невидимки!
Софья Алексеевна, кинув на нотариуса торжествующий взгляд, в котором можно было прочитать, что сбываются её самые худшие предположения, примирительно сказала:
– Я только что говорила Иосифу Аристарховичу, что собираюсь уволить эту дрянь. Так что можешь ни о чём не волноваться.
Юрков радостно осклабился и спросил:
– Может быть, отдадите её нам?
Но под негодующим взглядом сразу обеих женщин он перестал улыбаться и уже совсем другим тоном произнёс:
– Вы же знаете, Софья Алексеевна, у вашей дочери слабое здоровье. Наденьке трудно работать и вдобавок вести домашнее хозяйство.
Но Софья Алексеевна была не так проста, чтобы поверить ему или даже посочувствовать.
– Даже не надейся! – жёстко отрезала она. – От такой домработницы только и жди что беды в доме. Все равно как от девятибалльной волны на море по шкале Бофорта. Неряха, нахалка, грубиянка! И, кроме того, слишком послушная воле хозяина. – Она презрительно усмехнулась и многозначительно спросила: – Надеюсь, пояснять не надо, что я имею в виду?
Никто из присутствующих не настаивал. Вера, показывая глазами на нотариуса, с укоризной воскликнула:
– Мама!
А Юрков, идя на попятную, равнодушно заметил:
– Следовательно, хорошей рекомендации Любаше от вас не получить? Тогда придется и мне внести ее в свой «чёрный список».
– Сделай милость! – сурово взглянула на него Софья Алексеевна. И вдруг, будто вспомнив о чём-то, с плохо скрытой тревогой спросила: – Кстати, где твоя жена? И где твой муж, Вера?
Вера, утомлённая недавней вспышкой гнева, безучастно ответила:
– Они пошли в беседку. Надя вдруг захотела прочитать Алексею свой последний перевод стихотворения какого-то зарубежного поэта.
И с той же презрительной интонацией, которая так часто проскальзывала в голосе её матери, когда та говорила о домработнице, она произнесла:
– Бедная сестрёнка! Она так и не смогла забыть своё детское увлечение поэзией.
Будто притаившаяся в траве змея, которая подкрадывается и кусает незаметно, Юрков, не желая оставаться в долгу, сделал вид, что поддержал её.
– Бедный Алексей! – сочувственно произнёс он. – Уверен, он сейчас мечтает только об одном – черпануть бортом и принять в свой трюм рюмашку водки. А вместо этого ему приходится выслушивать поэтические завывания моей женушки. Лично я скорее бы согласился пережить хуррикан в открытом море. А это ураган, сила ветра в котором достигает шестидесяти метров в секунду.
Софья Алексеевна заметно встревожилась.
– Вдвоём? В старой беседке? – проговорила она вполголоса. – Этого еще не доставало…
Неожиданно вдова закричала во всю силу своих могучих лёгких:
– Любаша!
Когда на её призыв никто не откликнулся, Софья Алексеевна возмущённо пробормотала:
– Да где же она?! Вот ещё беда на мою голову!
И снова рявкнула, как пароходная сирена:
– Любаша!
На этот раз её зов возымел действие. В дверях появилась та, кого Софья Алексеевна призывала. Во взгляде молодой женщины можно было прочитать недоумение, но она ничего не спрашивала, молча ожидая приказания.
