А вот монахи-отшельники могли быть и современными. На Севере монастырей много, некоторые братья предпочитали жить обособленно. Кое-кто давал обеты — например, обет молчания…
Отвлёкшись от чтения, я увидела зелёные глаза, которые внимательно меня рассматривали из-под светлых пушистых ресниц.
— Привет, — вырвалось у меня. — Как ты себя чувствуешь?
Он ничего не ответил. И даже хуже — я не прочитала в его гипнотических глазах ни единой мысли. Необычное ощущение, как будто разговариваешь с глухим. Может, он знал только церковнославянский? Божий праведник мой прекрасный, свете тихий моей души, как говорила великая русская поэтесса.
Я подошла к нему и уже привычно коснулась горячей щеки костяшками пальцев. Он резко отдёрнул голову, словно моё прикосновение было ему противно.
Обидно!
Я сдержанно сказала:
— Мы с Димой Истоминым… Это мой друг, он ветеринар… Короче, мы вытащили пулю из твоего живота. Вроде там ничего не задето, жить будешь. А дырка в плече чистая, затягивается потихоньку.
Он рывком сел на диване и спустил ноги на пол. Игла выскользнула из вены, на сгибе локтя появилась кровь. Вот же неугомонный кадр!
— Стоп-стоп-стоп! — я наклонилась и схватила его за плечи. — Куда это ты собрался? Ты забыл, что у тебя нога сломана? Ты никуда не сможешь уйти.
Он откинулся на спинку дивана — но не потому, что передумал бежать, а чтобы я перестала его удерживать. Медленно выдохнул сквозь зубы. Ему явно не нравилось, что я его трогала. Он этого не сказал, но я и без слов почувствовала, считала язык тела. Обычно мужчины от меня не отшатывались с такой нескрываемой антипатией.
Я демонстративно убрала руки назад:
— Извини, но я была вынуждена к тебе прикасаться. — И добавила, наблюдая за выражением его лица: — Вчера я тебя помыла — всего, с ног до головы. С тебя столько грязи сошло, что пришлось несколько раз менять ведро с горячей водой. Такое ощущение, что ты не мылся года три.
Он промолчал. Даже взгляд не поднял. Осматривал свою ногу, зафиксированную между дощечками. Бинт уже растрепался, надо бы поправить.
— Ты что, дал зарок не мыться до морковкиного заговенья? Я слышала, некоторые монахи никогда не моются и бороду не стригут. Это правда? Что ты молчишь?
Он устроил ногу на диване и лёг на подушку, не обращая внимания на мои потуги его разговорить. Демонстративно прикрыл глаза. Нереально длинные и густые ресницы образовали тень в подглазьях. Он делал вид, что меня не существовало.
Вот же сволочь неблагодарная.
— Всё с тобой понятно, ты дал обет молчания, — сказала я и пошла на кухню за едой.
Вернулась с подносом. Принесла чай, хлеб с холодными котлетами и творожные сырки. Поставила на столик перед больным:
— Ешь, старообрядец.
Он и бровью не повёл.
— Послушай, — сказала я более мягким тоном, — тебе нужно есть, чтобы быстрее поправиться и вернуться в свою деревню. Или келью, не знаю уж, где ты обитаешь. Со своей стороны я тоже заинтересована, чтобы ты как можно скорее покинул Мухобор. Во-первых, тебя ищет Треф — тот самый охотник, который гонялся за тобой по болотам. Если он тебя найдёт, то прикончит. Он уверен, что ты мифический бабай, ворующий детей. А, во-вторых, у меня семья — муж, бабушка. Я не могу целыми днями нянчиться с тобой вместо того, чтобы заниматься личными делами. Не хочу сказать, что ты тяжкая обуза, но если бы ты согласился поехать в больницу или быстренько подлечился и ухромал в лес, я бы выдохнула с облегчением.
