Когда стемнело, фреска светилась в лучах уличных фонарей. На скале у маяка теперь стояли три силуэта – двое взрослых и мальчик, смотрящий вдаль. Марк сидел на земле, спиной к стене, и смотрел на звёзды. Алиса прислонилась к нему, чувствуя, как его дыхание выравнивается.
– Их звали Ольга и Игорь, – произнёс он вдруг. – Мама коллекционировала ракушки, папа ненавидел кофе… но варил его каждое утро для неё. А я… – он сглотнул, – я разбил её любимую чашку в день их отплытия. Она сказала: «Ничего, купим новую в порту». Но они не купили.
Алиса прижала ладонь к его руке. Краска уже высохла, слив их кожу в единое пятно.
– Они бы простили тебя за чашку, – она улыбнулась. – Родители всё прощают.
– Ты так уверена? – он повернулся к ней, и в его взгляде было столько надежды, что она едва не задохнулась.
– Да. Потому что я бы простила.
Он не ответил. Но когда они шли обратно, его мизинец случайно задел её ладонь. Она поймала его, и он не отдернул руку.
На следующее утро у стены собралась толпа. Лика раздавала капучино из термоса, размахивая руками: «Это арт-терапия, детка! Выплакал душу – и порядок!». Местный рыбак, дед Никита, утирал слёзы: «Да я их помню, Игоря-то… Он мне сеть чинил, золотые руки!».
Алиса искала Марка взглядом. Он стоял в дверях кофейни, с блокнотом у груди. Их взгляды встретились, и он медленно поднял руку – сначала будто хотел помахать, но передумал и поправил очки. Однако в углу фрески, там, где море касалось песка, появилась новая деталь: две пары следов, ведущих к горизонту. И третья – маленькая, неуверенная, – которая шагала рядом.
Лика подмигнула Алисе, шепча: «Видишь? Он уже не рисует кресты».
«Иногда следы ведут не назад, а вперёд».А вечером, когда город затих, Марк принёс в домик Алисы термос с какао и свой блокнот. Стихи в нём теперь были перечёркнуты не злостью, а нежностью. И на последней странице, под её портретом, стояло:
Тайны под приливом
Осень начала окрашивать листья в багрянец, а ветер приносил с моря запах грозы. Алиса стояла на причале, разглядывая старую фотографию, которую ей тайком сунула Лика. На снимке – Марк лет шестнадцати, с разбитой губой и глазами, полными ярости, держит в руках доску для серфинга с надписью «Ангелина». Сзади маячил маяк, тот самый, что теперь светился на их фреске.
– Он после аварии месяц не говорил, – Лика, облокотившись на перила, щёлкала семечки. – Потом взял топор и изрубил эту доску. Говорил, что море забрало всё, даже его голос.
Алиса сжала фотографию так, что края впились в ладонь. Она представила его – юного, сломанного, бьющего топором по дереву, которое пахло родителями. Ей захотелось обнять этого мальчика, но Марк сейчас был заперт в кофейне, как всегда, по воскресеньям.
– Почему он не уехал? – спросила она, глядя на чаек, рвущих рыбу вдали.
– Думаешь, не пытался? – Лика плюнула шелуху в воду. – В двадцать лет сбежал в Питер. Устроился барменом, даже девушку нашёл – Катю. Но однажды увидел во сне море, которое зовёт его «предателем», и… вернулся. Катя за ним – рыдала, умоляла. Он выгнал. Сказал, что не хочет, чтобы кто-то ещё утонул в его прошлом.
Алиса почувствовала, как в груди зашевелились чёрные крылья. Она вспомнила, как неделю назад Марк впервые взял её за руку, чтобы поправить мазок на фреске. Его пальцы были тёплыми, но дрожали, будто под кожей бились пчёлы.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – прошептала она.
