Любовь, смех и хоботы - страница 41

‒ Той Лии больше нет. Она умерла много лет назад, задохнулась в аэропорту.

‒ Если твоя дикая затея удастся, что дальше?

‒ Я никогда ничего у тебя не попрошу. Мама поможет мне вырастить ребёнка. У меня есть средства, у него будут лучшие игрушки, частные школы, любой университет. Я буду присылать тебе фотографии. Возможно, когда подрастёт, привезу познакомиться. Только если ты сам захочешь.

‒ Но я не смогу быть с тобой, когда он родится или будет будить тебя по ночам, не поцелую разбитую коленку и не расскажу сказку, не возьму в лес собирать грибы или на рыбалку.

‒ Я не сказала, что это будет легко, Юр, ни тебе, ни мне.

‒ А если ты действительно встретишь своё счастье? Не пожалеешь?

‒ Я хочу, чтобы у моего ребёнка были твои глаза, цвета золота.

‒ Может быть, они будут синие, как у мамы?

‒ Значит, ты…

‒ Хорошо, пошли к тебе.

‒ Вот так, просто?

‒ «Тут либо думать, либо рисковать».

‒ Если честно, я не ожидала, что ты так быстро согласишься.

‒ Тот, прошлый Юрик, никогда бы не согласился. Но я устал, где-то посреди ежедневных скандалов и обвинений в неверности мне просто стало всё равно.

‒ Неужели ты изменял своей жене?

‒ До сегодняшнего дня только в голове. По её словам, это гораздо хуже.

‒ Она права.

‒ Я никогда ей не врал, Катя всегда знала, что я люблю тебя.

Она виснет у него на шее, целует, прижимается к груди. Они идут рядом, по-прежнему идеально подходя друг другу: он обнимает её за плечи, она его за талию. В номере гостиницы полутемно, тяжёлые шторы задёрнуты, отрезая двоих от всего мира.

Его руки, ласковые и надёжные, как когда-то ложатся ей на плечи, а взгляд проникает сквозь все слои брони. Вот она, волна счастья, смывающая обиды, потери и расставания. Ничто не существует, кроме их любви.

Неделя пробегает так быстро, что Лие хочется остаться в его объятиях навсегда, но она знает, что это невозможно. В последний вечер они лежат рядом, стараясь не думать о завтрашнем дне.

‒ Ты приедешь меня проводить?

‒ Нет, не стоит. Я не люблю прощаться.

‒ Я напишу тебе, получилось у нас или нет.

‒ Буду ждать.

‒ Рита, я вижу у тебя под одеялом фонарик! Закрой книжку, выключи свет и спи! Юра, ты тоже! И так уже час, как не отрываешься от компьютера.

‒ Ложись, Кать, я сейчас приду.

На экране перед ним ‒ недавние фотографии, присланные из Нью-Йорка. С них Юре улыбается довольный мальчишка с каштановыми кудряшками и янтарно-золотыми глазами. Он машет рукой кому-то за кадром.

Юра в который раз перечитывает сообщение: «Привет! Это фото с Даниного дня рожденья. Мы собрали в Бруклинском детском музее его друзей из садика, было много подарков. Я купила торт с цифрой «три» и Винни-Пухом, какой он хотел, а мама испекла пирожки с черникой. Данька был в восторге! Не хватало только тебя. Люблю, скучаю».

‒ Милый, иди спать, уже поздно, ‒ Катин голос, как всегда, выводит его из транса.

‒ Сейчас посижу ещё минуту и приду.

Капитан Портупеев сидел в засаде.

Вернее, распластался на газоне, замаскировавшись под розовый куст. Лежать было неудобно. Мешал живот, вздыбивший милицейский китель. Передвинувшись на полметра в сторону, капитан умудрился снять дёрн с нагретого местечка и вырыть лунку в земле. Вернувшись в прежнюю диспозицию, милиционер с облегчением погрузил неуставное брюшко в земные недра.

Жизнь в ночной засаде налаживалась.

Из-за тучки выкатился месяц, осветив стену дома, за которым наблюдал участковый. В этой пятиэтажке жил сам Портупеев с женой. Не бедствовал, но и не шиковал. Служил себе потихоньку, зарабатывая звёздочки на погоны. Не зарывался, но и не потакал окружающим. Уже мелькнула майорская звезда на служебном небосклоне, когда случилось ЧП.