– Вот-вот, я и говорю: никогда не пожалеет,– простодушно поддакнул Иван.– Таких поискать, дай Бог ему здоровья.
Долгов в сомнении повел бровь, но промолчал. Тут он заметил в темном углу за печкой кучу пустых бутылок. Спросил с любопытством:
– И как ты тут, в глуши этой? Что делаешь?
– Да так… Охотник я,– ответил Иван, нахмурившись.
Погрустневшими глазами задумчиво уставился на язычки пламени, вырывавшиеся из-за дверцы. Гость тоже молчал, понимая, что расспросы неуместны. Да и без расспросов можно было кое-что понять.
Иван тяжело, как-то безнадежно вздохнул и опять налил себе водки.
Долгов с содроганием наблюдал, как он быстрым движением опрокинул ее в горло и с подчеркнутым пренебрежением к закуске вытер рот рукавом. Спросил:
– Может, налить чуток? А то неловко как-то одному.
Долгов покачал головой:
– Спасибо, Вань, не обижайся. Я из-за нее чуть жизни не лишился.
– Оно и заметно,– загадочно проронил тот и усмехнулся.
– Ты что имеешь в виду?
Тот пожал плечами, взял с окошка осколок зеркала, протянул:
– Поглядись.
Долгов пожал плечами, повернулся лицом к лампе, посмотрел на осколок.
– Вот те раз!– На него смотрело довольно неприятное мурло с приличным фонарем вокруг левого глаза.– Вроде, не должно было так…
“Ну, чертовка!– думал он, трогая пальцем синяк.– И дел-то с ней никаких, считай, не было, а в глаз схлопотал, позорник. Ну, прямо смех и горе! Как же я теперь на люди-то покажусь, да еще на новом месте?”
Он вернул осколок и буркнул, пряча глаза:
– Упал. Темно было на станции, за рельс зацепился. Ерунда, не стоит внимания.
Эта неприятность сильно его озадачила. Посмотрел на Ивана. Тот, снисходительно ухмыльнувшись, отвел взгляд. Не верит. Долгов с досадой подумал: “Дает понять, будто видит меня насквозь. Ему-то что до этого?”
Передряги сумасшедшего дня, блуждание по снегам, смертельная опасность измучили Долгова, нервное напряжение требовало выхода. А тут еще синяк, как последняя капля. Он посмотрел на Ивана и в упор сказал:
– Нам всем полезно посматривать на себя в зеркало. А то и не будешь знать, какой ты.
– Это про меня?– поинтересовался тот с какой-то виноватой настороженностью.
– Про всех,– отрезал Долгов.– И про себя, и про тебя.
– Верно говоришь,– поскучневшим голосом проронил Иван.– Валяй дальше.
– Ты извини, конечно, я твой гость, но мне совершенно не понятно, как можно выпивать столько водки, да еще ночью, и не закусывать. Не обижайся, но, по-моему, ты тут не охотишься, а помаленьку гробишь себя.
Долгов понимал, что хозяин может сейчас взять его за шиворот и выдворить на мороз. Он уже пожалел о своей вспышке. Но произошло совсем другое: Иван весь страдальчески сжался, словно побитый, загнанный в угол, и выкрикнул:
– Да, я пьянь горькая! Пьянь и бич, без дома и семьи…
У него нервно затряслись руки, казалось, он заплачет. Почуяв неладное, собака снова забралась под нары и оттуда настороженно наблюдала за хозяином.
– Таким, как я, не надо жить – зачем мне зеркало?– Он прерывисто вздохнул, взялся было за бутылку, но испуганно отдернул руку и продолжал с надрывом.– А я и не живу! Не существую! Для людей нет меня на этом свете, я им жизнь не порчу и в их бачках не ковыряюсь, понял?
– Ваня, Ваня, успокойся, я не хотел тебя обидеть,– виновато бормотал Долгов, не ожидавший такого всплеска.– Извини за мой язык, по-глупому получилось.
Иванова истерика прошла так же быстро, как и началась. Он сник, сгорбился на лавке, дрожащей рукой сгреб бутылку и застучал горлышком по кружке.
