– Хорошая у тебя собака,– сказал Долгов, благодарно поглядывая на лайку.
Хозяин кивнул, сказал, чтоб располагался без стеснения. Впалые глаза его смотрели с мягкой, доброй усмешкой, отчего Долгову стало как-то покойно и уютно в этой убогой землянке.
Вслед за хозяином он скинул фуфайку, с трудов стянул с ног мокрые, заледенелые сверху валенки, вытряхнул из них снег под порог и положил поближе к печке голенищами вперед. Выкрутил носки и развесил их на жердочке. На пятках красовались кровавые мозоли. Не мозоли даже, а прямо рваные раны. Ничего. Теперь это ничего… Устало присев на корточки, блаженно щурясь, протянул озябшие руки к теплу. Собака доверительно улеглась рядом, украдкой наблюдая, не вытащит ли он из кармана какое-нибудь угощение.
Повесив на стену ружье, незнакомец налил гость кружку густого чая. Достав с полки тряпичный сверток, бережно развернул на ладони и выложил на столик у окошка несколько пожелтевших грудок сахара. Долгов поблагодарил, взял одну, поменьше, с хрустом надкусил и стал жадно запивать обжигающим чаем.
– Если б не она, не собака твоя, неизвестно, чем бы для меня все кончилось,– сказал он и погладил лайку по голове.– Жаль, нечем мне спасительницу угостить.
Лайка дружелюбно лизнула его руку.
– Лучше Стрелки не было у меня еще собаки,– сказал хозяин.– Она хоть и хромая, а дело свое охотничье знает.
– А что с лапой?
– Сволочь какая-то на буровой перебила. Так и не узнал, кто. Они там меняются…– Улыбнулся с неожиданной теплотой:– Вот, прибавка семейству будет скоро.
Долгов только теперь заметил отвислое брюхо лайки с набухшими сосками.
Хозяин запустил руку в стоящую рядом кастрюлю, достал рыбину и бросил ей. Стрелка на лету поймала угощение, забралась под нары и блаженно заурчала.
– Корми. Корми потомство.
Только проделав все это, незнакомец протянул Долгову руку, огрубевшую и обожженную жестокими морозами и ветрами:
– Иван.
– Александр. Долгов Александр.
Он пожал эту руку с чувством, стараясь вложить в рукопожатие всю свою благодарность спасителю. Пока тот подбрасывал в печку дрова, Долгов с любопытством разглядывал его. Черные волосы, как видно, давно не мытые и не стриженные, спадали до плеч свалявшимися прядями. Пышная борода с проседью и широкие бакенбарды окаймляли обветренное, морщинистое от худобы лицо. Морщины старили его, хотя, приглядевшись, Долгов понял, что Ивану не больше сорока. Глаза по-прежнему смотрели с мягкой иронией, но эта внутренняя усмешка была ненавязчивой, располагающей к себе. Даже какой-то мечтательной. Видимо, было что-то цыганское в его крови.
Прикрыв печку, Иван молча вытащил из-под нар рюкзак, развязал его. На столике появились хлеб, малосольная рыба. Блеснув на гостя улыбчивыми своими глазами, поставил бутылку водки. Движения его были неторопливыми, точными. Вытряхнув на пол остатки чая из кружки, всполоснул ее кипятком из чайника, наполнил до половины водкой и поднес Долгову.
Того невольно передернуло. Замотал головой, приложив руку к сердцу – извини, мол, не могу. Иван взглянул на него с недоумением, но настаивать не стал. Выдержал паузу, спокойно опорожнил сам, крякнул и закусывать не стал.
– Есть один хороший человек на буровой,– заговорил неторопливо.– Повар. Снабжает помаленьку от души,– щелкнул ногтем по бутылке.– Не дает заскучать мне тут.
– Не Дидэнко ли?
– Он. Откуда знаешь?
– Так мы же вместе ехали. Он и меня угостил от души. Так угостил, что до сих пор тошнит. Можно сказать в рот влил.
